1.
на своей ли шкуре чувствую я, земля,
как звериные тропы твои болят,
как вода течёт под лежачий камень,
обнимает тонкими рукавами,
напевает нечеловечьим ртом -
свято место
полнится пустотой.
а о чем поёт - не слушай, моя душа.
выдыхают деревья, делая первый шаг,
человек умирает, будто в соседний дом
переезжает и говорит о том,
как шагают деревья уже под чужим окном
и здороваются на русском,
а цветут - на другом.
2.
потому что во рту у меня -
голубая колышется тьма,
и травой обрастает язык,
чтобы выжить,
а после - жить
не о том, как болит десна,
где до срока укрытый сад
дремлет, словно молочный зуб,
а потом вызревает в звук.
чтобы знающий назубок,
где в лице у травинки - бог,
все запомнил и все забыл -
воду смерти
и смерть воды.
3.
и на пружинящем зверином,
как поступь хвои под ногой,
я выдыхаю воздух в глину:
такой, как прежде,
но - другой.
и колесованным колосьям,
мукЕ, нет, мученице,
нет,
прошу простить мне эту косность
и измельчённый в мУку свет.
когда язык скорей отсохнет
зелёный вопль называть
сначала сором,
после - словом,
в строку укладывать,
в кровать,
в могилу вкладывать, в разверстый
голодный землянистый рот,
и только слушать, как зовёт он
из глиняных своих пустот.
4.
как молчала песня под волчьей шкурой
и смотрела из вечных очей овечих,
забрала мой голос и не вернула,
говорить -
да нечем.
как ему живётся там, на изнанке,
где траве на выпасе света мало?
где сквозь жизнь
и каждую её ранку
смерть за нами в щёлочку
наблюдала.
август 2018