1.
Ты проснёшься, когда темно,
и никто в этот час не чист:
только дети спят,
только хвоя спит.
Ты проснёшься, когда горит
небо пламенем над тобой,
истекая своим серебром,
снегопадом своим огневым:
в этих буквах таин не счесть;
только дети спят,
только хвоя спит, –
снег на ней.
Где-то – белые ночи; и шпиль,
надломившись, скорбя, темноту
всю испил – эта ночь бела.
Только дети спят, горяча
дрожь их нервных,
их трепетных век,
губ запёкшихся горячи
недосказанные слова;
только дети в немолчный час
спят спокойно, летя во мгле:
их не будит немолчная боль,
их не гложет израненный зверь,
им ещё бережёт рассвет.
Только хвоя спит, отряхая снег;
только снег горит, улетая прочь.
Ты затеплишь сердце – ночник,
как лампаду затеплишь его;
в темноте ты с сердцем идёшь,
словно с факелом в лабиринт.
Преломив колени свои,
ты поклонишься звону небес,
ты поклонишься детям земли,
ты поклонишься снам их, и всей
остающейся чистоте
расцветаешь цветами слёз –
и галактики над тобой
пролетают, свет обронив –
свой далёкий, призрачный свет,
словно слёзы, в руки твои.
Переполнен слезами звон,
переполнен и звоном мир –
не исчислить таин его,
и сгорающей хвои не счесть.
Серебро метёт, серебро,
слепотой запружая глаза;
словно кровью, слезами омой
весь свой путь от начала и до
настоящего: только
дети спят в этот час, –
в этот час немолчный идёт
небесами розовый звон,
словно роза галактик цветёт,
словно раны ступнями цветут,
словно раны – руками Христа:
только дети – в букете его;
только хвоя сгорает, горит;
и пылает просмоленный путь,
и пылает вся мерзость твоя
от начала и до конца.
Прислоняюсь я к детства корням,
прислоняюсь я к древу Христа,
и мои ладони пусты,
и в моём нутре как набат
лишь звенит пустота, пустота,
пустота ¬–
я кричу, – как сорвавшись, болид,
прорезает в падении мрак,
я кричу, просыпаясь: – Прости! –
мёртвым камнем в ладони упав.
И рассеянно ветви вокруг
рассыпают серебряный снег;
и, тропинки рассеяв, во сне
робко трогают пальцами злак –
прорастающий злак земли,
прорастающий злак – небесам:
ты молчишь, изойдя в слезах, –
только звоном полнится слух;
Только дети спят, на лету,
словно хвоя, сгорая во сне.
2.
Лишь писа;ть, утопая в ночи.
Твой светильник бессонный горит.
Не поблёкнет ни слова из строк,
что начертаны серебром.
Как в чернильницу, обмакни
жажду жизни в сердце своё:
этим сердца мраком пиши,
в серебро его обратив.
И закон алхимии прост.
Твой светильник бессонный горит. –
Начинается медленный ход
вопреки дороге растрат.
Начинается медленный рост,
прорастает ночами злак.
И ни волос твой не падёт,
ни – твоя изотрётся строка,
ни – твоя осквернится стезя:
твой светильник несёт на руках,
в этой ночи несёт он тебя.
Ты шуми, моё древо, шуми,
укрепляйся корнями во мне,
прорастай моё сердце до дна;
пусть же плоть моя станет землёй
для негаснущей жизни твоей.
И ручьи моих вен забери,
кровь мою в звёздный сок обрати;
ты касайся ветвями небес,
от меня как от старой земли
отворяясь весною своей.
Если руки отымут мои,
если мне закуют уста,
если свет затворят глазам
и положат шагам предел,
если ночь поглотит мой свет,
если голос мой оборвут –
то останутся строки мои,
то останется серебро.
Я, рассохшийся, будто земля,
что уже не держит корней,
отдаю себя древу его –
древу звёздного серебра.
В нём бежит моя кровь и пульс,
и его не объемлет ни ночь,
ни отчаяние, ни нужда:
в нём исполнился я до конца;
в нём исполнился где-то мой час,
где истёрлась обувь, и я
где истёрся о годы дорог.
Ты шуми, моё древо, шуми, –
мой светильник бессонный горит,
сквозь судьбу меня пронося
на своих бережливых руках.
лето 2007 – 25.08.2018