Прочный лист из стекла, ртутно-серый раствор амальгамы,
Вот твое естество, ты не ведаешь, что там извне,
За оберткой всех рам и моей перламутровой рамы,
Ты живешь в зазеркалье, в непризнанной мною стране.
Ну а мне каково? Мне бы выплеснуть все, что незримо
Схоронилось внутри, прикипело за давностью лет,
Здесь прошло столько лун, столько солнц переплавлено в зимы,
Столько спелых садов зацеловывал пьяный рассвет...
Но невинна земля, ей самой приходилось несладко,
Столько жизней - в расход, столько правды ушло в никуда,
Малахольный историк врал нагло, убористо, гладко,
И катили по свету на север и юг поезда.
Засыпали перроны, умытые… Впрочем, не важно,
А в психушке не спал, горе мыкал бездомный поэт...
В вечер каялись все, вспоминали кресты поэтажно
И грешили, грешили с утра тем молитвам вослед...
Так чего же ты ждешь? Не ропщи под фанфарные трубы,
Нынче ласточки в небе, а завтра все листья - с куста,
Кто-то утром тебя поцелует предательски в губы,
Нервно скажет: "Моя", - только это все будет не так…
Улетай за порог той непонятой белою птицей,
Уходи и не стой, я завешу в дому зеркала,
В небе тоже погром, и замылена божья десница,
Кто-то скажет: "Жила", кто-то сплюнет нахально: "Была..."
Нет, постой, не спеши, мы так редко с тобой говорили,
От твоей немоты даже ангел лишится ума,
Ты невинная жертва в моем запрессованном теле,
Между нами родство, без намеков и всяких жеманств.
И без всяких жеманств мы с тобой разминемся на встречной,
У меня тут то солнце, то тучи сгустятся вдали,
Твой удел - зазеркалье и сотни шагов в бесконечность -
У меня ровно столько до самого края земли…