С. И.
Я жил с двумя птицами — чёрной и белой.
Слетая на плечи мои,
и та, и другая о чём бы ни пела,
я слышал одно: напои!
Когда бы я выбрать посмел, кто красивей,
лишился бы вмиг языка.
Сей труд и слепому едва ли под силу…
Они враждовали слегка.
И в полдень, исполненный неги и лени,
бормочет в фонтане вода, —
одна опустилась ко мне на колени.
Обманешь, небось? Никогда.
А чёрная в небе, как в клетке, металась,
кружила во всю свою прыть.
Я взор к ней приблизил на самую малость:
обманешь, небось? Может быть.
С веpшины горы я увидел воочью
расколотый надвое мир:
кто стpастью помечен, тот царствует ночью,
тому белый полдень не мил.
Как с дьяволом ангел, как раб с господином,
как связаны бритва и кровь,
так сладкая ненависть неутолима
и горькая крепче любовь!
Судьба милосердная, слава Аллаху,
простёрла над кровлей крыла —
полжизни в достатке, без жалоб и страху,
вот только однажды… Йалла!
Внезапно вернувшись с чужим караваном,
я ночью взошёл на порог
и замер на нём оглушённым бараном…
Свалилась поклажа у ног.
Должно быть, никак не предвидя поимку,
дразня мою руку и глаз,
красавицы голые спали в обнимку,
совсем обессилев от ласк.
Тогда-то я гневу дал полную волю —
в дышащий и тёплый клубок
я дважды всадил с диким воплем от боли
и насухо вытер клинок.