в начале я называю слово,
и слово делает всё условным:
в городе, густо укрытом сажей,
доме, допустим, многоэтажном,
есть человек никакого пола,
взят с потолка непонятно какого.
пусть будет "я" – прочего кроме,
не хуже, чем он, чем она – тем более.
я открываю глаза и вижу:
птицы без имени ходят по крышам,
ходят трамваи без номера, ходят
часы – без времени, время – без года,
ходят в городе чёрном-чёрном,
так ни разу не наречённом.
одно тревожит: словно пугало,
тьма, надёжно задвинута в угол.
тьма сторожит скелета угрюмого –
назван любимым и тут же умер,
и чувство, сказанное, пропало,
а что не пропало, то съела память.
что в нём осталось? ребро? бородка?
так все скелеты мужского рода.
но отчего, когда тьма всесильна,
руки слёзно тянутся к имени?..
визг будильника – мне ли? нет же! –
будто его по живому режут,
но тьма вернётся, поздно ли, рано –
она по-своему безымянна.
тьма их, имён, вовек не истратить,
сколько ни трать – и чего же ради
слово сыплется чёрным тмином:
кто ты? кто ты? скажи хоть имя –
ведь так она меня умирает.