Возможно ли считать этот прозаический труд героическим, если он исполняется человеком, знающим о стихосложении непозволительно мало, не умеющим отличить амфибрахий от хорея, цепенеющим перед учёными словами вроде силлабо-тоники и дольника? Героического в таком труде несоизмеримо меньше, чем нахальства. Но и рассматривать его только как авантюрный проект не совсем правильно. Рисковать репутацией мне не приходится, ибо на этом поприще её попросту нет. Таким образом, тиски любых условностей не могут быть применимы к моим исследованиям, равнодушным к любым внешним воздействиям.
Героями можно было бы назвать литературоведов, рискующих и репутацией, и влиянием, и дружбой властных проходимцев за каждое свободное неосторожно записанное слово правды. Таких литературоведов мы не наблюдаем, потому и о героизме в их узкой среде говорить не приходится.
С окололитературными деятелями вполне всё ясно, а как с героизмом обстоит у самих литераторов, основы, так сказать, всего словесного здания?
Героизм труда ничего не говорит о его нужности. Героизм на пустом месте смотрится странно и больше является самочинным упрямством, чем полезным обществу деянием.
Каждый день в мире происходит много замечательного, достойного быть запечатлённым. Но отчего-то очень редко возникает желание облечь в литературные рамки если не всю замечательность, то хотя бы некоторые её куски . Естественно, всегдашняя лень огораживает привычки и сроки трудоспособности, но сваливать только на неё было бы неправильно при существовании разношерстных страхов и ограниченности творческого простора, назначаемого каждым автором себе в зависимости от собственной смелости.
Все нелогичные поступки под осмысленным взором исследователя определённо указывают на влияние того или иного страха, логичного недруга любой попытки обретения задуманной независимости, хоть в материальной сфере, хоть в духовной.
Приводить частные примеры для подтверждения общего мне не совсем свойственно, но во времена, когда почти планетарное помешательство настойчиво преследует оставшихся здравомыслящих людей, приходится обращаться к таким иллюстрациям.
Как вы, наверное, догадываетесь речь пойдёт о пресловутом коронавирусе, жупеле всемирного масштаба, этаком водоразделе между человеком и клоном. Страх и глупость до того переплелись в недалёких сознаниях, что никакие доводы, примеры, логические выводы не способны вытравить из мозгов дурман вирусобесия.
Подозрения в умственной отсталости некоторых власть имущих особей подтвердились с ослепительной яркостью, но ещё показательнее то, что количество сумасбродных чиновников вышло в сотни раз выше ожидаемого.
Если верить в существование некоего мирового правительства, то братия, поставленная этим правительством присматривать за государствами, именно такой и должна быть - неумной и жадной, да ещё с кучей скелетов в шкафах.
Под мировым правительством, по моим подозрениям, прячется ИИ (искусственный интеллект), напустивший в мир человекообразных машин, кои за отсутствием совести и прочих излишеств человеческой натуры безтрепетно исполняют вложенные установки.
Популярный нынче мэр столичного города остановился в развитии ещё тогда, когда подвизался в уездном ЖКХ. Глядя на все его деяния, можно только догадываться о внутренних пружинах злорадного издевательства над жителями мегаполиса, словно месть за прошлое унизительное существование недалёкого провинциала перехлестнула все волнорезы.
Власть сама по себе не может быть дебильной или враждебной народу. Власть наполняют существа, из дебильности или враждебности которых проистекают действия, удивительные для простого , пусть не умудрённого, но здравомыслящего человека. Если рыба тухнет с головы, то и общество деградирует с верхов.
Оптимизация образования и медицины не несёт в себе ничего другого, кроме желания властных дегенератов выхолостить разум народонаселения до своего уровня. Умному и образованному правителю комфортнее, даже престижнее, руководить умными и образованными, чем тупым стадом.
Вирусная паника высветила очень интересные закономерности, интересные тому, кто считает удобным смотреть на жизненное время сквозь эфир поэзии. Сейчас очень легко отличить поэта от склонного считать себя таковым , стоит только упомянуть вирус . Я всегда утверждал, что логические связи в любом произведении откровенно указывают на профессионализм или неумение автора. Но откуда взяться логике в произведении, если жизненные коллизии автор не способен отфильтровать и поверить логикой. Истеричные кликуши в стиле "мывсеумрём" и "вместепобедим" не только рассеивают молекулы страха и глупости вокруг себя, но и отравляют повседневную жизнь менее дёрганым людям. Мало того, все запреты и ограничения, даже лишения в сегодняшней повседневности стали возможны только благодаря присутствию в обществе этих , даже не сумасшедших, а, точнее, не дошедших, не доведённых до ума организмов.
Не задаваться простыми вопросами, не сопоставлять действий и мнений , не включать мозг и интуицию, а полностью довериться пропаганде, разносимой так называемыми журналистами, фигурами одиозными и нравственно неопрятными - что может быть более убийственно для творчества?
Конечно, страх вносит немалую долю в кругозор писателя, отчего даже лёгкий намёк на несогласие с постановкой некоторых вопросов, и , соответственно, неприятие ответов на эти вопросы, возбуждает в писателе ощутимый дух геройства и переоценку некоторых качеств характера, так или иначе связанных с литературой.
Поэт должен всегда быть противовесом власти, если не антагонистом, то оппонентом, ибо власть, даже самая распрекрасная, о человеке радеет в последнюю очередь, решая задачи государственные, раздавливая ротозеев, а поэт и создан поэтом только для того, чтобы поднять человека на положенную высоту. Простые истины требуют непростых доказательств, но тем, в свою очередь, достаточно усилий одного человека, если тот знает с какой стороны подойти.
Уверен, после недель проживания внутри вирусного пузыря, у недоверчивого читателя найдутся решения самых загадочных литературных ребусов : как получилось, что бродские и мандельштамы объявлены великими русскими (?) поэтами и никто этому в массе своей не удивляется; отчего мазня шагалов считается искусством, и никто не возмущается такому шельмованию, и ещё триллион "почему".
Сотни тысяч москвичей, получив пропуска для передвижения по городу, грудились на входах в метро, потом обвинив власть в том, что та не продумала способы контроля за их перемещением, отчего они теперь, заразившись друг от друга в жуткой толчее, обязательно заболеют, а многие даже умрут. Могу успокоить, не всех, конечно, тем, что власть совсем не думала о заторах и прочей инфекционной логистике, и обвинять её не стоит. Решалась задача другого порядка - сколько людей одномоментно готово к ошейнику. Не надо строить иллюзий по поводу заботы о вашем здоровье.
Если так легко можно столько людей лишить свободы передвижения, и в их головах не зародятся сомнения о законности этого ограничения, то также легко можно вложить в эти головы мифы о гениальности Высоцкого или Окуджавы. В первом случае из вируса создать пугало, а во втором - на пустом месте слепить тренд.
При угрозе любой страшной заразы сомнительно присутствие в городе чиновников даже среднего уровня, так как жизнь они любят и бросать её под ноги эпидемии не подписывались.
Стоит спросить себя (если больше некого), отчего не выступить главному вирусологу страны или инфекционисту, - такие должны быть в недрах Минздрава, - и не поведать народу правду, пускай и ужасную, призвать к гигиене и целомудрию? Вместо этого видим группу ведунов, разбавленных политическими клоунами. Умереть сегодня не от вируса запрещено.
Каждые выборы страна переживает сговор учителей , тасующих бюллетени. Сейчас есть подозрения в сговоре врачей. Если не в сговоре, то в молчаливом потакании. Пара академиков да вечный Рошаль не в счёт, кто их услышит? В масштабе страны представляется картина удручающая . А ведь это часть народа, о величии которого не устают говорить. Учителя, врачи, полицейские , росгвардия и чоповцы, чиновники - кто там ещё замечен в негасимой любви к своему народу? Сюда смело плюсуем так называемых казаков, байкеров и букет общественных организаций типа "нашистов".
Перехватить беззащитного индивидуума плёткой или огреть дубинкой субтильного подростка - не забава, а обязанность всякого героического маргинала, получившего нежданную индульгенцию на выплески низменных наклонностей.
Как писателю не растеряться среди всеобщего надувательства и постыдного раболепия, если он не участник этого, конечно?
Оставшаяся часть народа требует защиты от другой части народа, представители которой вдохновенно вещают о единстве. Не сомневаюсь в том, что телевещатели на полном серьёзе чувствуют себя проводниками слова, пописывают книжонки и принимают упоительное лизоблюдство за вдохновение. Гаденькие приспособленцы, именно гаденькие, ибо до полноценных гадин не дотягивают - не хватает гадской харизмы, такой, как, например, у Бзежинского. Вообще, зло в России какое-то мелкое, подзаборное с имперскими замашками и оттого ещё более противное. Но об этом где-нибудь в другой раз.
Вдохновение, приходящее изо дня в день, становится рутиною. Вдохновение, приходящее изредка, становится обузою. Вдохновение, переставшее приходить, становится необходимостью. Авторы вынуждены слоняться внутри своеобразного треугольника, периодически застревая в определённом углу, и всякое высвобождение требует почти героических усилий.
Практически все писатели считают, что знают вдохновение, чувствуют его приход и дыхание над ухом. Вдохновение становится наркотиком души и при излишествах приводит к печальным последствиям. Отличить эйфорию от вдохновения словесному наркоману нелегко, но этого и не требуется, ибо разница остаётся для него невидимой.
Труд писателя сразу переходит в разряд героического, стоит только прогнать страх неуважения к слову. Осуждающий взгляд на всесторонние непотребства людского сожития будет равен подвигу, а беззубая сатирка яростно потребует наград за отвагу.
А куда деваться писателю, никогда не встречавшему вдохновения? Как раз его героизм не знает ни страха, ни упрёка. Ему чужды озарения, но он не знает провалов, его творчество длинно и ровно, и, чтобы соблюсти эту постоянность, нужен немалый героизм, причём не разовый, а всегдашний, монотонный, сродни воловьему ярму.
Ему важно чувствовать себя героем не в смысле поборника отчаянной храбрости, а в плане нужности, даже незаменимости, на отмеренном для себя уровне. Откликаясь на событие в повседневности, такой писатель имеет только одну точку зрения на него на данный момент, но, согласно официальному толкованию, может менять её до безконечности.
Озвучивание вечных истин человечности, процеженное через собственное восприятие и душевный иммунитет к витающим порчам требует не героизма, а сознательного страха - страха за будущее этого, пусть и временного, но от этого не менее реального, мира.