Будущее, неотвратимое и терпеливое, как хищник за поворотом, ухмылялось по ту сторону ночи: регистрация на рейс закроется в 11:30, дальше - иллюминатор, ремень безопасности, стремительно растущий разрыв между ним и землёй, которую он так долго принимал, как должное.
Закрыл чемодан, повесил на стул рубашку и брюки, чтобы утром одеться быстро, в сотый раз проверил расписание поездов, завёл будильник на семь, восемь и девять, потому что не доверял себе, не знал, чего от себя ждать. Говоря прямо, с ранних лет он ничего так не боялся, как самого себя.
В полночь оделся и вышел на улицу. Листья под ногами шуршали горящей киноплёнкой, осень пахла тёплой почвой и морем. Перед смертью не надышишься.
Дошагал до станции. Внизу, в чаше гор, плескалось свечение: разрозненные капсулы прожекторов, фонарей и окон растворились и взболтались в тумане, но здесь, на окраине, воздух клубился не медью и золотом, а холодным цианом. По левую руку вздымались чёрные склоны: тонкий пунктир кипарисов, неразличимый во мраке, отмечал путь наверх.
Не видя ступеней, он поднимался, не спотыкаясь, и думал, что завтра доберётся без проблем, даже не выспавшись: ехать без пересадок, с одной конечной станции до другой. Нет риска - нет надежды - пропустить остановку или уехать не в ту сторону.
Мрак хвойно дышал в лицо. Ступени сменились корнями и дёрном. «Ночью можно заблудиться даже в знакомом лесу», подумал он не без удовольствия, но не позволил себе продолжить восхождение.
На спуске носы ботинок цеплялись за камни, ноги наступали мимо ступеней, даже на ровной дорожке от станции до дома он то и дело поскальзывался, рискуя кубарем скатиться в чашу оранжевого тумана.
Квартира привычно скрипнула половицами. Сырой запах старой мебели больше не убаюкивал. Через несколько часов он должен был оставить ключ в почтовом ящике.
Вопреки намерению всё сделать по-взрослому, организовать комфортный переход из «здесь» в «там», он упал на кровать, не раздеваясь, понимая, что очнётся с липкой испариной по всему телу, в мятой и влажной рубашке, помня, что прочая одежда заперта в чемодане и извлечению не подлежит.
Прозвеневший в семь будильник он выключил: ему снилось, что будущее не наступило, и у него в запасе месяц, а месяц - это почти вечность.
Будильник на восемь разделил судьбу предшественника: снилась снежная буря над кипарисами - нелётная погода.
В девять часов он встал, почистил зубы, нырнул под душ, вновь натянул мятую после сна одежду, изумляясь: не проспал, готов к выходу.
Утренняя дымка пахла прелой листвой, табаком и морской солью, пунктир кипарисов отмечал путь в горы, посеревший город выпал осадком на дне чаши. Стеклянные челюсти станции ждали первого пассажира.
Когда поезд поравнялся с платформой, он машинально шагнул в вагон. Через сорок минут он прибудет в аэропорт. Он выбрал будущее, он уезжает. Дальше от него ничего не зависит: паспортный контроль, личный досмотр, посадка.
Он спал с открытыми глазами, не видя названий, мелькающих за окном, а когда встрепенулся, часы показали 11:32.
Поезд скользил по городу, отражённому слева направо, пустому и голодному, вытягивающему улицы, будто затёкшие конечности. В этом новом городе не было аэропорта - выхода отсюда не было вообще, что ничуть не испугало его: он, уехавший не в ту сторону с конечной станции, уже не верил в безвыходность.
Тревожило одно: не пройдёт и дня, как он вновь станет воспринимать эту землю, как должное, а после и вовсе захочет уехать столь же яростно, сколь сегодня желал остаться. Недаром же он, с ранних лет, ничего на свете так не боялся, как самого себя.