Я распрощалась с августом давно,
а он суёт мне веточки в окно –
зелёные, тугие, налитые,
как будто бы в галактике июль,
и говорит: а знаешь что, лапуль,
я не в обиде в общем-то, хоть ты и
меня живьём скормила голубям,
но поезда по-летнему трубят,
подбрасывая дачников на дачи
и конченых жарой отпускников –
до полуголых вызревших югов,
где даже солнце мутное от чачи.
Что, говорит, оплакала меня?
Купальник в долгий ящик хороня,
туда же и надежду запихнула?
А я ещё безоблачно горяч
и, как по мне, голубушка, ни плачь,
я рыбой полуобморочной, снулой
не поплыву по улицам в закат,
как только дождь, рассеянный склеротик,
по яблокам на ветках заколотит…
Ну дудки, брат!
Ты отзвенишь, а я останусь тут –
в янтарном абрикосовом варенье,
на тёплой кухне, где полночи ждут,
в отваре от простуды и мигрени,
под рыжим абажуром ночника…
Но это всё не скоро, а пока
я во дворе жар-птицей на заборе
сижу клюю поспелые плоды.
Тут ласточки снуют туды-сюды,
и нам плевать на осень в си миноре!