чрез пространства пишешь ты мне, одинокая.
пляшут гонцы древесинчатые в палатках затемнения.
поет лукавый восторг, поет валенок ростислава.
пишется врозь и навскидку, как бы роняя фотографов,
унылых селезней росомахи.
кладется стиснутая клякса соития и звезды
пишут нам свои драгоценнные письма,
вовлеченные в растерзывание стекол,
аквариумов тошноты, писателей гвоздик
включенных средь галактик кивка и объятий.
скука роняет свои бесценные буквы внутри бумаг,
внутри кип родственников, лукавых педиатров графомании.
когда визжит росток и прическа пляшет в гарнире осоловелом.
кишит пародия саблезубая и грозы грезят грузами,
пудинг зашивает свой месячный рот, крыса приглашает
мастурбацию в гости к витязям покера,
к колесам огрызающихся пиротехников.
стволы указаны, роды описаны и запечатлены,
живописные мелочи поют о своей любви,
поют о ветхих приемах великолепия,
о приисках гордыни, о жестких вазах умерщвления.
кактус глаголет упитанный над косыми канатами
виражей и шансоньеток.
юла кротовая свивает крохи из градусов темноты,
степени слепоты и досады внутри залежей анатомии.
кричит восковое угнетение, затрагивая площади
отсодомированных кастетов, привлеченных
за препирательства гордыни, за резкий звук строф,
за отдачу тишины, за возгласы убежденных плотоядных
кафизм, нашептывающих каторжные сословия паров и грядок.
вопит свинья прослезившаяся, торчит колдун полоумный.
сворачивается малина околотка, верхние энергии травоядных
причиняют соки маслин природных. стычка рукотворит стулья
глазомера и подвиг строчит знамена архисладких котлов
жизнедеятельности.
мымра доит вазелин и стриженый облагает пюпитр красками
дозора, коксом ответвления.
дилижансы прячут свое бесподобное вымя и разум удовольствия
косит под разъяренного булочника трансплантации.
кишит взъерошенная грязь, колет в спину шелк плешивых
радух, корки душ плачут в пройдохах благовловленных.
мачта курит пачку, стойка дарит жвачку.
ситец притязает на мастерство оборотов страданий и
будда глазеет памятником тишины.
труды горных антрактов измываются ленивыми вкладышами
северного сияния.
шагает розничная негодяйка, руки ее, как уши, тленны
и годовалы под горничным изношенным градусником марса.
кушать подано, о лепечущий паранодальный силикон.
яблоки городов будничных стирают гвозди пламенеющие.
виляет страда, гробовой луч крадется изгибами тьмы.
танцует тополь средь бедноты одинокой, коклюш солнца
влагает зубы в парту лосося.
внутривенно, мистерийно, гвоздодерно.
крик, конник, сомнамбула.
стреляет, поют, мигают.
мизерный, лукавый, кисло укушенный.
меряет рухлядь стандартный укус призматического приступа гарнитурной вывески продления.