"Где тучные стада идут к стогам,
где руки не узнают рукоятей..."
Полина пишет. Падает стакан,
и молоко, как свадебное платье,
стекает по ногам её, стремясь
пролиться на пол, и сбивает с мысли.
Заходит князь.
– О чём молчите князь?
Куда стремите взгляд, в какие выси?
Выходит князь, заходит сонный муж,
пьёт взглядом молоко, выходит то же,
что у слепых и полумёртвых душ:
он видит кожу и целует кожу.
Полина думает, что крепко спит,
но этот выход заколочен болью, –
от крепких удаляющихся спин
не веет ни тоскою, ни любовью.
Бумага, как последний бастион,
рука на ней нащупывает двери.
Полина пишет. "Мир мой разделён.
А я река, или всего лишь берег?.."
Потом подносит рукопись к свече
и плачет о несбудущемся вволю.
– Чем не мила вам, князь?
– О нет, ничем.
Есть для тебя дорога диким полем,
где нет стогов и стад, а за рекой...
Там, за рекой, Полина...
– Что там, княже?
– Прольёшься ты, как чаша с молоком,
в сырую глину твоё сердце ляжет.
Но в поле мир откроет, не таясь,
всё то, что не укрыть от обречённых.
Молчит Полина, и выходит князь.
Заходит муж и руку на плечо ей
кладёт.
– Не пора ли спать, моя душа?
"Она и спит" – так хочется сказать ей,
но шепчет, запинаясь, чуть дыша:
– Сулишь мне дар... прощение... проклятье?
Постой же князь, иду вслед за тобой.
Я не боюсь расплаты, смерти, глины...
Полина оставляет свою боль,
и боль живёт под именем Полины.