Мой друг Аэрбаум, неистовый гунн,
опять твои речи промасленной паклей
прикроют все язвы вопящих лакун.
Да будут спектакли!
Да будешь в них ты, нестерпимо живой,
играть не себя и себя вперемешку,
ночуя с чужими – страной и женой,
всё мимо и между.
Овации, водка ли, шмаль – ты скала,
кадык на затянутом нежностью горле.
Ты конь сыромятный, ты прах, ты игла
сквозь дикое поле.
Кричи, Аэрбаум, о подлой весне,
о небе, меняющем клети на урны.
Пусть в зале разносится жиденький смех,
срезая котурны.
Кричи о столах под набегами яств,
о жарких балах в подворотнях искусства.
Сквозь сладкую пену твоих кордеbлядств
взрезается пустынь.
Когда-нибудь, верно, со сцены уйдёшь,
захочется выпить, и будет не выпить
всю эту к губам подступившую дрожь
несказанной глыби.
Поэтому бейся, как рыба на льду,
как птица в меду гуттаперчевой речи.
Всё здесь и сейчас. Только так. Только тут.
Из вечера в вечер.
Кричи, Аэрбаум, неистовый гунн.
Пусть лопнут поджилки и треснут подмостки.
И смерть тебя, может, стрельнёт на бегу,
как ты – папироску.