На кладбище

Юшкова
Гвоздём вспорола ногу. След кривой
С кровавыми подтёками пролёг
По белой плоти. Так же точно
Вспорол он память, подсознанья корку,
Присохшую, тяжёлую броню,
Которая надёжно скрыла боль.
И боли не было.
Пора сорвать её.
Расковырять открывшуюся рану.
А если раны нет? Иль монолит?
Иль пусто? Пусто?
Ни состраданья, ни любви, ни боли?

Как я кричала, как кричала,
Катаясь по полу, и грызла руки,
Когда вообразила, что опасность
Тебе смертельная грозит.
Ребёнком лет двенадцати тогда
Я страхом за тебя переболела.

Моё сознанье отрицает смерть.
И я её не чую приближенье.
Я весела была, ты улыбалась.
Прощанье было лёгким.
Но разве понимали мы тогда,
Что то было прощанье? Мимолётно
Подумалось: «Останься.
Не повториться может этот миг».
Но я ушла. А ты жила надеждой
И верой в чудодейственное средство.

Брожу средь позаброшенных могил,
Куда давно уже никто не ходит,
И буйной зеленью всё заросло кругом.
Срываю пару ягод земляники,
А вот и та заветная сосна.
А по пути я распорола ногу,
А лучше б распорола душу,
Глухую, заскорузлую давно.

Я не хожу сюда прямой дорогой,
Как будто бесы водят стороной,
Знаменье это или наказанье?
И в голове такой же лабиринт,
Но нет гвоздя, одни глухие стены.
Я тридцать лет пытаюсь возвратиться,
Но до сих пор дорогу не нашла.

Ты мне сейчас как младшая сестра.
А я всё опытней и старше с каждым годом,
А ты же остаёшься молодой,
И жгучая, как пламя, жалость
Сжигает спёкшуюся корку,
Жжёт голый нерв.
Как много было впереди…
Жаль! Больно! Жаль!

Пылают алые гвоздики,
Что капли крови из артерий,
Они убийственно красивы
На фоне серого гранита
И травки ярко изумрудной.

К граниту, соснам, солнцу, небу
Я обращаю слово «мама».
Я повторяю это слово
В своих бредовых монологах,
Когда меня никто не слышит,
И иногда зову на помощь.
Мне не к кому так обратиться
В обычной жизни повседневной.

Мне снятся многие, кто умер,
А ты приснилась лишь однажды,
Всё те же тридцать лет назад.
Кошмар мучительный, где ты была не ты!
Знаменье или наказанье?

Простила? Боже, как же я глупа,
Подумав, что обиду ты таила.
Ты просто не могла
Через запоры все ко мне прорваться!
 Взорвать броню и сделать шаг навстречу
Мне удалось. Спасибо, ржавый гвоздь.
И ты пришла ко мне.
И сон был добр и светел.
И мы с тобою долго говорили
И что-то вместе делали как будто.

Я обросла защитной скорлупой,
А ты меня спасала от страданья,
За мой эгоистический покой
Ты заплатила горестным прощаньем
С улыбкой на устах и бодрым взглядом…

Я совершаю то, чего б не надо.
Но если всё равно нас лечит время,
Не лучше ль сразу спрятать боль под бремя?
Не важно – масло, войлок иль броня,
Но только бы не мучило меня.

Не надо мне такой глухой защиты.
Меня хоронят каменные плиты.
Пускай стыдом терзаться и виною,
Вход-выход я тебе-себе открою.
Со мною будут радость, ласка, свет,
Что ты мне отдавала двадцать лет.
Роскошно много и щемяще мало!
Тоску и горе пережив сначала,
Я буду ощущать тебя, как в детстве.
Живём в мирах открытых, по соседству.
Не дам срастись краям стены пробитой.
Уж лучше у разбитого корыта,
Но помнить. И прозренья и ошибки.
Не надо терема забвенья, рыбка.

Старуха, оглядев свою землянку,
Кряхтя, замесит тесто спозаранку,
Лепёшку испечёт и ждет, вздыхая.
А вот и мой старик. А сеть пустая.
- Да не кручинься, старый, обойдётся!
Сухим лицом ему в плечо уткнётся,
Погладит изработанную руку
И улыбнётся, спрятав в сердце муку
О том, что были силы, время было,
А вот не берегла, кого любила…