СОЛНЦЕ КАЗАЧЬЕ КАРИНЫ СЕЙДАМЕТОВОЙ
Эссе
«Нрав мой – клинок стальной. А ты думал – шёлк?
(Лучше б ты меня никогда не нашёл!)
Властвуют в нём – не сносить тебе головы! –
Вспыльчивость вихря, колкость осок-травы,
Резкость и резвость молнии шаровой…
Что, говоришь, что не боишься норова моего?!.»
– Да уж, норов так норов, – подумал я, но и какая открытость, почти что физическая осязаемость сердечного движения чувства, какая поэзия!
И тут почему-то в подсознании (так бывает!) вспыхнули и зазвучали строки великого нашего лирика:
«Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И тёмный бред души и трав неясный запах…»
Почему вспыхнули и зазвучали? – наверное потому, что и «тёмный бред души и трав неясный запах», и «и нрав мой– клиной стальной» и «резкость и резвость молнии шаровой», не смотря на бедность нашего языка («Как беден наш язык! – Хочу и не могу…»), о чём печалится Фет, – на каком-то своём высшем духовном или душевном сверхусилии способна запечатлеть и выразить только подлинная поэзия.
Читаем стихотворение дальше:
«Жжётся привольностью диких горючих степей
Волжский напев мой – спелых ночей горячей.
Всходят ковыльные звёзды, пьянят за погляд.
Песни мои о тебе по-степняцки звучат.
Солнце казачье светает поить-полонить –
Зря ты распутывал нежности шёлкову нить.»
А вот эта процитированная строфа продиктована словно бы изначальным голосом генной памяти, голосом чего-то отеческого, незабываемого, кровного.
И «привольность диких горючих степей», и «песни мои о тебе», что «по-степняцки звучат» – всё безраздельно освещено – заострим на этом внимание! – СОЛНЦЕМ КАЗАЧЬИМ, светившим когда-то её незабвенному предку казаку Пономарёву и продолжающему освещать путь во мраке сошедшей на Россию духовной ночи (как бы там ни били в «пустой и бедный барабан» разного рода псевдопатриоты) его потомкам, среди которых – поэт Карина Сейдаметова.
Дочитаем стихотворение до конца. Итак, последняя строфа:
«Встретил-приветил клинка раскалённую сталь –
Вздорного нрава мою огневую печаль.
Зря уверял – не страшишься досужей молвы.
Ох, повторю: не сносить тебе головы!
Степь изнутри тебя выжжет. Посмевший забыть.
Как ты однажды распутывал шёлкову нить.»
«Встретил-приветил клинка раскалённую сталь», –здесь даже сама звукопись строки (чередующееся кл-кл – словно клёкот над бедной обречённой головою) говорит о том, что в создании этого прекрасного стихотворения кроме поэта, участвовало ещё что-то, – другое, высшее, рациональному сознанию недоступное, неподвластное.
Грозна, властна, страстна лирическая героиня поэта? – да, пожалуй, но она же, говоря словами её любимого поэта, «полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром.»
И не таковы ли казачки Льва Толстого и Михаила Шолохова, героини Достоевского, Некрасова, наших современников, недавно ушедших от нас Василия Белова и Валентина Распутина – святые жертвенные женские души?..
И здесь уместно, может быть, сказать пару слов о так называемой женской поэзии. Всё же, мне думается, не совсем правы разделяющие этот род творческого самовыражения, т.н. женскую поэзию – по форме и по внутреннему содержанию на «рукоделье» и на «истерику», сводящие её к ним.
Скорее всего, нет никакой особой «женской поэзии», – есть прочувствованный мир – стихи, написанные представительницами прекрасного пола в силу и по зову своей, сотворённой Господом природы; женщинами– более тонко, плотски более бесстрастно, чем мужчины чувствующие космос, - космос бытийный и космос личной жизни, помнящие святую обязанность хранить тепло домашнего очага. Не зря ведь поэтом и мыслителем А. Хомяковым о призвании женщины сказано:
«Тебе он светлый дан удел:
Хранить для мира достоянье
Высоких жертв и чистых дел».
Повторюсь: нет, наверное, никакой женской поэзии, равно как и мужской, – попросту говоря, есть стихи хорошие и плохие.
Анне Ахматовой принадлежит строчка «Я научила женщин говорить». А потому стоит окинуть взглядом это прекрасное поэтическое древо, своими корнями уходящее в девятнадцатый век: З. Волконская, Е. Растопчина; далее в веке двадцатом: А. Ахматова, М. Цветаева, М. Шкапская; в послевоенные – О. Берггольц, Ю. Друнина; «мастерица виноватых взоров» (О. Мандельштам), издавшая при жизни в 1968 году всего одну малотиражную книгу избранной лирики Мария Петровых; в шестидесятые – Б. Ахмадулина, Н. Матвеева; затем два совершенно замечательных поэтических явления – Т. Глушкова и С. Кузнецова; ныне плодотворно работающие, - особенно близкая мне по христианскому мироощущению Наталья Егорова, С. Сырнева, Н. Мирошниченко…
В этот же ряд я ставлю и распрямляющую свои поэтические крылья многообещающую Карину Сейдаметову, на первый кажущийся взгляд, не имеющую явных поэтических учителей, но по своей эмоциональной шири и безоглядности, по своим неискоренимым казачьим корням и стилистической размашистости близкую Павлу Васильеву, а, значит, и его поэтическому кумиру и учителю Сергею Есенину.
Вот стихотворение Карины Сейдаметовой, его первые строчки:
«Синее, синее, нежное-нежное,
Тихое-тихое вновь надо мной
Облако веры, любви и надежды,
Нешто, пророчит мне дождь проливной?!»
И тут же в памяти всплывает – кто? – правильно,- Сергей Есенин:
«Несказанное, синее, нежное…
Тих мой край после бурь, после гроз.
И душа моя – поле безбрежное ¬
Дышит запахом мёда и роз».
Заимствование? – нет, не заимствование – сердечная, через многие годы, перекличка со старшим, близким по духу и мироощущением человеком.
Люблю, признаться, иногда, – более чем над хорошим стихотворением,– надолго задуматься над какой-нибудь, непонятным образом остановившей внимание строчкой; как многогранный драгоценные камень, рассматривать её словно на ладони. Есть такие строчки и у Карины Сейдаметовой, ну, вот эти, хотя бы, например:
«Качели, замершие в воздухе,
Что это: выдох или вдох?», –
Наверное, точнее и не скажешь о физическом состоянии человека, находящегося на пике взлёта, на мгновении разлома между высшей точкой вознесения и предощущением неизбежного падения вниз, так что и не понятно, выдох или вдох в груди у человека (девушки, наверное, здесь), находящегося в качелях, замерших в воздухе, – дух перехватило!.. И у читателя тоже.. – это и есть мастерство, более того, – способность, данная природой настоящему поэту просто ни за что, за так.
Или другое:
«…На твой берег пришла смиренная,
Зорким солнцем всплыву со дна.
Будет истина сокровенная –
ПРЕДНАБАТНАЯ ТИШИНА»
«Зорким солнцем», - тут же вспоминается её солнце казачье заповеданное, в веках незаходимое.
«Преднабатная тишина» – тоже очень точно, и погружает нас она (тишина) в состояние какого-то напряжённого тревожного ожидания, чего-то неотвратимого, но и желанного.
Или вот ещё, пример изящного, но и глубокого по своей внутренней логической сути оксюморона – остроумного сопоставления противоречивых понятий:
«Несмелая, иду под вздох черёмух,
Себя на «до» и «после» не деля.
МОЙ САМЫЙ ТОЧНЫЙ, САМЫЙ ВАЖНЫЙ ПРОМАХ –
Жить начинаю набело, с нуля».
«Самый точный промах», – да, тут есть над чем задуматься; человеку, лишённому мистического и рискового понимания и ощущения жизни, так, конечно же, не сказать.
Хотелось бы остановиться на главных, опорных, узловых темах творчества Карины Сейдаметовой. Это – отчая православная вера, родина – с большой и малой буквы, любовь (куда же женщине без неё?), казачество, весь русский простор в его необозримости и буйстве.
Образцы этих тем в той или иной мере были мною представлены и рассмотрены.
Я же, понимая рамки и границы предисловия, остановлюсь напоследок на православной религиозной лирике Карины Сейдаметовой.
Мне нравится и я часто вспоминаю и привожу слова покойного митрополита Питирима (Нечаева) о соотношении и взаимодействии поэзии и религии:
«Как и всякое подлинное искусство, поэзия имеет своей целью проникновение в высшую духовную реальность, её созерцание и постижение. Отсюда близость поэзии к религии, – они соответствуют друг другу с незапамятных времён».
У нашего поэта «ночной перекрёсток похож на распятье», а –
«…сладостный ладан лампады всевышней
Окутает вновь перекрёсток ночной»;
в крещенский сочельник
«…смиренный луч звезды
Крещает темноту воды…»; героиня «за всё просит прощения, окунаясь в Иордань».
Покаянное чувство, несомненно, присутствует в духовной жизни поэта, ибо без него невозможно духовное возрастание: «Сподобившийся увидеть себя самого (свои грехи и немощи) лучше сподобившегося видеть ангелов» (авва Исаак Сирин).
Приведу ещё небольшой отрывок из пасхального стихотворения Карины Сейдаметовой:
«Пахло сдобою и корицей…
Непокорнейшим, нам с тобой
Нужно всё ж перестать браниться.
Помириться и покориться
Перед Господом и судьбой.
Ведь на Пасху нельзя иначе:
Ради грешных воскрес Христос.
Почему ты украдкой плачешь? –
Не стыдись богоданных слёз!»
«Пасха! Она у нас праздников праздник и торжество тожеств; столько превосходит все торжества не только человеческие и земные, но даже Христовы и для Христа совершаемые, сколько солнце превосходит звёзды».
(Свт. Григорий Богослов)
Этими очистительными богоданными пасхальными слезами я бы и хотел завершить своё предисловие, а даровитому поэту Карине Сейдаметовой сказать: Бог в помощь!