я почувствовал это к тридцатому дню рожденья:
в холостяцкой берлоге вдруг стало так много места...
я страдал от бессонницы, жутких ночных видений.
я пошёл к колдуну и сказал:
мне нужна невеста.
закричали вороны, проснулись косматые звери,
в полумраке пещеры запахло прогорклым дымом.
помню смех старика, помню: тлел зверобой и клевер,
и она появилась из искр,
и шепнула: пойдём, любимый.
и я взял её за руку, и шагнули мы в хмарь лесную,
и трава опьянила нас, будто заморские вина.
и скрипели деревья, и шли мы с женой вплотную,
и мне нравилось то, что она
создана из огня и глины.
я любил её долго, я забыл, с кем ложился раньше,
в доме жарилось мясо, золотисто горели окна.
но беда была в том, что она становилась старше:
истончалась её коса,
и молочная кожа сохла.
ветер выл на крыльце, и дрожали гнилые листья,
я убил её в полночь, и опять побежал к пещере.
и колдун хохотал, и рождалась во мгле слоистой
длинноногая дева
со взглядом зелёно-серым.
мы едины с любимой, мы живём, как Адам и Ева,
пусть осыпались кроны, и чернеют кривые ели.
я готовлю ей завтрак, а ночами целую в чрево.
мы сплетаемся в узел
на чистой, как снег, постели.
иногда ей мерещится кто-то на ледяном пороге,
будто женщина плачет, или это собаки лают?
и тогда я большим одеялом укрываю ей сразу ноги:
это воет метель.
спи спокойно, моя дорогая.