***
– Ты где? – В танке.
– А где танк? – В лодке.
Я сыграю тебе на гитаре, евушка,
потому что такой обычай в вашей общине,
потому что пальцы твои – заснеженные тропинки,
и гостей ты кормишь имбирным корнем.
Останемся здесь до новогода,
когда стареющая лесбиянка
поставит свечку за Путина,
только выбросим зловещий чайник из головы
и оборванные бельевые веревки.
– Размазавшись по стулу, я подумала,
что хочу быть вашим ребенком.
***
В Дэвиде Линче
пол в шахматную клетку,
тяжелые бархатные занавески
и поющая девочка с накладными щеками.
Посыпая пеплом ноутбук,
попроси бармена налить тебе яда
грамм сто пятьдесят или сколько тебе надо,
чтоб стадо диких поросят,
бесстыдно вереща,
успело пересечь границу.
А демоны молчат.
У входа в храм с руки едят синицы.
***
Достоевщина разбредается по телу этого города
убогими крышами, зловонными трущобами,
битыми стеклами, ржавыми трубами,
растрепанными метлами, найденными трупами,
выщербленными ступенями, дурными болезнями,
детскими пальцами, порезанными лезвием.
Есть люди, с потолка которых всегда капает
мутная жидкость цвета непонятного.
Виктору было на нее наплевать,
он замерз, устал и просто хотел спать.
Лежал под лестницей, натянув одеяло до подбородка,
видел четвертый сон,
Когда ты объявил войну и облил его бензином.
***
А белый Гена крокодил
в осеннем парке проходил,
обшарпанный, он был эффектен
своею жалкой красотой.
Он на ветру с открытым горлом,
там, верно, скомканные ноты
и волчьих ягодок настой.
Все проиграв, ушел в поэты,
в сентябрь, ребрящийся вельветом
***
Мои спутники горят как фонари,
идут по кругу, по кольцу Сатурна.
Кого сегодня пошлет мне дорога?
Уверенного массажиста,
любителя коньяка с кока-колой,
сухопарую даму, потерявшую гривны в Джанкое?
Контрабандист с судна The Diamond Sea,
похожий на Рогожина, взволнованный,
достал из спортивной сумки Библию,
предложил почитать псалмы.
Капли неона струились по стене супермаркета,
когда ты сказал, что я не ценю, что имею.
Теперь скоро захлопнется дверца автомобиля,
и мое запястье снова разрежут тени.
***
Целый день бакланы сидят на камнях
и смотрят в море.
Когда им становится жарко,
широко раскрывают клюв.
Улитки бутонами расцветают в выжженной степи,
нефтекачки неумолимо работают круглые сутки,
дома строят из соломы и стеклопакетов,
а бакланы сидят на камнях и смотрят в море.
***
Выносит бабушка ведро,
В нем рыжие свернулись листья,
Как выдры, сжались и зависли,
Не выдадут свое нутро.
Лежат в авоське караси,
Вино и шишка из кофейни,
Украденная безыдейно,
Чуть не забытая в такси.
У жбанов стайка голубей –
Сегодня гули, завтра гули…
Как мы, в октябрьском загуле.
Не мерзни и не сожалей.
***
Старушка лезвие косы
старательно оборачивает газетой,
водитель, похожий на баскетболиста,
слушает Егора Летова,
темнокожий парень в костюме,
где твой саксофон?
Люди спускаются на байдарках,
фотографируют мухоморы в Карелии,
у каждого свой метод,
метод борьбы с гравитацией.
***
Эти маленькие лошадки никогда не уснут,
мои пальцы путаются в их розовой гриве.
Говори, говори – я все еще слышу –
через горы нервно поломанных зубочисток,
оставшихся на столике в кафе для некурящих,
через алые тона кровавых салютов,
в которые окрашен закат Европы,
через отделения полиции и снятые отпечатки пальцев,
с липким мылом в туалете за решеткой,
через люстру, рухнувшую с трехметровой высоты
в моем животе, и осколки торчат из-под ребер.
Снимок Джима Моррисона стал зеленоватым,
Не ищи человека с крахом в глазах,
Обрати внимание –
С денежных банкнот исчезло лицо президента:
очень неприятно, когда тебя постоянно трогают руками,
зачастую грязными,
и совсем незнакомые люди.
Я стреляю сигареты на холодной улице,
кот ест из моей тарелки,
я не сплю.
***
Был эстет, и нет.
DOCUMENTA*
Мы пришли оттуда,
где из трещин на штукатурке складываются картины,
когда болеешь,
и тушить за дедушкой спички – это радость.
Здесь сочная зеленая трава по грудь,
и я пытаюсь хватать ее руками.
Здесь балкон высоко,
и мама меня привязывает за пояс,
потому что я говорю, что прыгну и полечу.
Здесь лопатка и пузырьки на песке,
и дедушка во сне отрывает бабушке руку.
Мы живем в коммуналке в Ростове,
в ней длиннющий коридор, метров двадцать,
я по нему качусь на трехколесном велике, и мне очень весело.
Здесь я сваливаюсь со здоровущей взрослой кровати
с железной сеткой,
которая прогибается, как гамак,
лежу за кроватью и молчу,
а потом меня долго ищут.
Мы пришли оттуда,
где ноги самый яркий предмет,
ноги в босоножках, потом в сапожках,
и я как ноги, которые идут.
Где я думал, что памятники только мертвым открывают,
а потом увидел Буденного живого
на открытии памятника Буденному
и сразу поверил в жизнь после смерти:
Буденный восстал, все люди вокруг вознеслись.
* Из детских воспоминаний друзей
***
Я обнимала за шею Черную курицу,
везла через весь город тыкву, похожую на фаллос,
пела под дождем на ступенях кукольного театра,
и как тебе не принять мою нежность?
***
Не надо горевать, мой друг,
Мы встретимся с тобою снова
В просторном аэропорту
Самары, Питера, Ростова.
В тюрьме очнется Робин Гуд
Весной болезненно прекрасной,
О чем-то вспомнив, на ходу
Закурит инженер Вараксин.
Все, что успели рассказать,
И все, что обошли молчаньем,
Как в зеркале, вернется вспять
И растворится в мирозданьи.
***
В 90-е многие не ездили на BMW,
не стреляли из пушек,
а растерянно получали зарплату
магнитолами и донским салатом.
Тогда-то моя тетя и нашла
у мусорного контейнера трех почти новых барби.
Признаюсь, у меня раньше не было таких красивых кукол.
Поистине, они были великолепны:
во всех суставах сгибались их ноги и руки,
и вообще они отличались роскошными туалетами
и ослепительным телом.
Впечатлительный ребенок,
насмотревшийся медицинских энциклопедий,
я понимала, что с ними играть опасно,
но желание делать это оказалось сильнее
страха подцепить какую-нибудь заразу.
Наверное, тогда я впервые ощутила
этот острый, сладкий и бодряще кислый
привкус риска.
Вот с тех пор и борюсь
с повышенным слюноотделением.
***
Лишайную девочку
взял в свой дом
и в свое сердце.
***
Хотел выбиться в люди, куртку новую купил,
Так нет – не пускают.
***
Когда, уходя,
ты зовешь меня самой маленькой,
сердце мое сжимается
как от невидимого укола.
Я стою у белой двери,
как тогда,
в платье фланелевом с божьей коровкой,
серьезная
перед камерой.
Полезные советы для девушек
1
Если друг твой вдруг упал
Головой своей в мангал,
Сразу ты его не фоткай –
Обработай рану водкой!
2
Если друг твой с перепоя,
Запустил в тебя салфеткой,
Не затаивай обиду,
А ответь ему с умом –
Брось в него своей тарелкой
И любой другой посудой,
Чтоб погромче и с размахом,
Даже если и с едой.
3
Есть надежный способ друга
Засмущать до одуренья –
Расскажи ему подробно
Что вы делали вчера.
Как попутчице с собачкой
В подмосковной электричке
Fuck показывал он дерзко,
И при этом много раз,
Как пошел он вымыть руки
Строго в женском туалете,
А потом и дверь пытался
Тоже пальцем отомкнуть.
Если друг, услышав даже,
Как плясал между деревьев,
Не задумается крепко
С диким стоном «Прекрати!»,
Ты скажи, что ровно в восемь,
В пятницу на том же месте,
Ждешь его с бутылкой колы,
И ребята все придут.
***
«Ты подстригся?» «Нет, облысел», – говорит мне приятель,
которого не видела две недели.
А мне так хочется тебя обнять,
Все надоели.
Вспоминала, как мы встретили Новый год в плацкарте,
Наряжали тебя в мой корсет и юбку в пол.
И тот вечер, когда я была на пати,
а ты на нее не пошел,
и сидел в кафе напротив одиноко, заносчиво,
писал в воцап вначале,
А я шла к тебе через всю Таганскую площадь,
на каблуках, в платье с открытыми плечами
и с фатой, в образе Черной невесты.
Как Woodkid выступал на Bosco фесте,
под сильнейшим ливнем, и было всем хорошо,
как в тот вечер стащили на память цветочный горшок.
Как ты быстро вычислил меня, провокатора,
поймал за руку, как вора,
когда я почти незаметно и аккуратно
погладила под курткой твои ребра.
Вспоминала, как мы спали на надувном матрасе,
а за стеной соседка напевала по-татарски,
И как мир обретал невесомость и краски,
когда ты крутил кольцо на моем пальце.
Лисы тоскуют, когда мы ссоримся в метро,
и я говорю с лицом, перекошенным злобой.
Потому заклинаю: не ревнуй меня к прошлому, бро,
просто знай: ты единственный и особенный.
Давай лучше вместе слушать новый альбом,
или решать: острых крыльев брать шесть или девять.
У меня нет доказательств, есть только любовь,
И я пропаду, если ты мне не будешь верить.
А. М.
***
А ты попробуй не влюбись
В такого вдумчивого Кая,
Не зацелуй, а прикоснись,
Едва за плечи обнимая,
Не растревожь, а разреши
Ему не знать и сомневаться,
Не требуя его души,
И не пытаясь с ним остаться.
Не торопясь себя вписать
Поверх еще заметных шрамов,
Сумей его не разменять
На авантюры по программе.
Останься для него сестрой,
Не искушай кровосмешеньем.
...Теперь я навсегда с тобой
В непостоянстве неизменном.
***
Мы знали все мосты по именам,
И в день приезда встретили лисицу.
Простуда шла в пижаме по пятам,
Но не решилась пересечь границу.
У самолета красовался хвост,
Раскрашенный тремя цветами флага.
Попутчице на языке ее вопрос
Задать казалось страшною отвагой.
Среди зонтов, церквей, пластинок, книг,
Кофеен, башен, домиков, газонов
Бродили день за днем, и каждый миг
Казался кадром фильма о влюбленных.
Сопровождал нас своенравный дождь,
Скрипенье половиц и запах рома.
Теперь ты, Шерлок, по другим мостам идешь,
Но мы, как прежде, далеко от дома.
***
Я люблю архитектуру сцены:
многоярусные осветительные приборы
с поднимающимися к ним клубами дыма,
мощные футуристичные колонки,
похожие на вентиляционные трубы,
зеркальные шары под потолком,
в которых отражаемся мы,
как и парень с гитарой,
который сказал:
«Все, что страшно потерять,
надо потерять,
радостно смеясь»*.
*Sirotkin
***
Я беру алый лист,
я беру лиловый лист,
я беру лимонный лист
Дикого винограда,
собранные у церковной ограды
недалеко от заброшенных таунхаусов,
где мы катаемся на велосипедах.
Приклеиваю их к бумаге,
но они не станут хижиной аскета
или горным ручьем,
или девушкой длинноволосой,
А останутся алым листом,
лиловым листом,
лимонным листом –
Совершенными по своей природе,
Самодостаточными в своей сути.
***
В рюкзаке коньяк и «Монополия»,
переходим ночью Москву-реку по льду.
Столько снега намело,
что даже следов впереди не видно.
Сегодня на окраине города
мы слушали английские мадригалы
в исполнении вокального ансамбля,
среди скульптур из водопроводных труб и кранов,
где кроме нас были только родственники артистов.
По колено в снегу, взбираясь на холм, ты заметил:
– Если бы мне о нас рассказали,
Я бы подумал: «Е..нутые, но классные ребята».
***
Кто мог вчера предположить,
что сегодня мы будем вкушать сабы
у станции метро Молодежная?
Одним глазом глядим на карту,
вторым — присматриваем за великами,
стоят ли еще.
Как думаешь, кто сломал дозатор в туалете кафе?
Конечно, я, с моим эпизодическим пристрастием к гигиене.
Сегодня я смотрела на твои длинные руки,
на твои длинные ноги,
в твои лучистые глаза
и думала:
Не зря дикие утки у реки
не боятся подходить к тебе так близко!
***
Отстали от автобуса в населенном пункте
с намеком на лишний вес — Верхний Мамон,
и теперь размышляем, что делать.
Ты в тапочках, как был,
а я без книжки, которая уехала на сиденье.
Думаешь, мы найдем здесь попутчика на BlaBlaCar?
Будем выбираться на перекладных –
вначале на шестерке с прицепом,
напоминающей о цирке и кочевье,
а потом и на маршрутке,
водитель которой сказал:
«Хватит выписывать тут зигзаг удачи!»
на трассе Москва — Ростов.
***
Руслан, Василий, Лиза и Андрей,
Мы живы, и от этого раздрай.
Мы очень живы, тысяча чертей!
Так начисляй, дружище, начисляй.
Философу в обличии шута
Дискуссию вести не в первый раз.
Айтишники, братишки, босота...
Мы живы. И особенно сейчас.
Крафт, крах и просто катастрофа,
Как хочется понять весь этот цирк:
Зачем нам боль, что хорошо, что плохо,
И как две правды спаяны впритык.
Мы выросли, когда стране на две
Эпохи разнесло хребет.
Не растравляй. Слоняйся по Москве.
Читай стихи, взойдя на табурет.
Кто мы и кем могли бы стать,
Кем никогда не станем, что нас ждет
Там, в Англии и в Индии. Оставь.
Над поймой ночь прошла, «...а это не пройдет».
И каждый сам судья, шериф и вор
Лепечет: «Заходи, не пропадай».
Пока еще не кончен разговор,
Ты начисляй, Василий, начисляй.
***
Дело не в том, что на Гласто начос
можно есть грязными руками
в резиновых сапогах, укутавшись дождевиками,
И после одного концерта перед другим концертом
пить шампанское из бумажных стаканчиков у пресс-центра.
Или когда Ноэль Галлахер в куртке с поднятым воротником,
проходит в метре от нас, элегантно небрежен,
Мы стоим, обомлев, продолжаем курить, как будто бы нам нипочем,
и Ноэля мы каждый день наблюдаем, как собственного консьержа.
Наверное, дело в том,
что когда ночью при плюс пятнадцать
в палатке на надувном матрасе я замерзала,
ты подтыкал под меня пуховик и укрывал одеялом.
Разноцветные флаги взмывали в небо над палаточным городком,
переполнялись мусором разрисованные бочки Oxfam,
а над холмами раскатывалось Skyfall,
до жути мощное, уже ближе к Тору, чем к нам.
***
Мой лисенок, ты создан, чтоб бегать по сочной, зеленой траве
И на солнышке греть белый, пушистый животик.
А совсем не затем, чтоб годами платить ипотеку,
Цепенея от страха лишиться постылой работы.
Дом, в котором живем мы, де-юре не очень-то наш,
Но родные река, белый мост и каток на морозе,
И друзья в двух кварталах. Скорее тащи карандаш –
Мы стоим у окна в упоительно временной позе.
Никогда не хотели соломку себе подстелить,
Не копили, а пели – ну что же, придется – попляшем.
Я не против того, чтоб трудиться, но больше за то, чтобы жить
В этом мире родном, но таком относительно нашем.
***
Что я вижу на О — Облако,
Что я вижу на О — Овцу,
Еду по Острову к Океану.
Ирландия
***
Костер потрескивал
как виниловая пластинка,
Отсветы огня, играя,
превращали листья папоротника
в костяные зубцы на спине стегозавра.
В темноте друг провалился
в дырку от прошлогоднего туалета,
стал звать на помощь.
Когда мы его отмывали,
хозяйка заметила философски:
— В жизни всегда есть дерьмо,
и главный вопрос –
Как мы с ним справляемся.
***
После концерта мы не расходились,
а ждали у ограждения:
может техники, собирающие инструменты,
бросят нам в щедрости своей медиаторы,
барабанные палочки или какую другую малость.
И вот сет-лист взвился белой птицей
и упал в промежуток между оградой и сценой,
и стал таким близким и таким недоступным.
Кто-то перелез через ограду и был выдворен,
и потом в ответ на наши просьбы
охранник поднял заветный список и сказал:
«Никогда не понимал, зачем он вам нужен,
это же просто листок бумаги с напечатанными словами».
Я ответила ему, ответила со всей серьезностью,
что да, это листок бумаги,
но именно по нему сегодня играли и на него смотрели музыканты,
и он часть этого вечера, такого особенного.
И тогда этот человек с седоватыми усами
в салатном жилете со светоотражателями
встретился со мной взглядом и из десятка рук
протянул сет-лист в мою руку,
И никто уже не мог его у меня отнять,
ведь в этот вечер охранник, Ричард Эшкрофт и небеса
были на моей стороне!
И было в том великое счастье и ликование,
почти такое же, как когда в аптеке не нужно ничего,
кроме влажных салфеток,
В этом листе с напечатанными буквами
и черным замусоленным скотчем,
с отпечатком чьего-то ботинка,
и такова была сила слова и убеждения!
***
Когда погаснет освещенье,
Собрав рюкзак, покинув кров,
Мы верим в грехоотпущенье
И милость бортпроводников.
В мозгу включаются экраны,
И начинается монтаж.
Однажды виденные страны
Берем и в новый свой вояж.
Но ярче этой карусели
Всплывет в горячей голове
Все, что сказать мы не успели,
Пока кружились на земле.
Как, например, зачем так вкусно
Есть в электричке бутерброд,
Как современное искусство
Неотвратимо не спасет.
Как манят древние руины,
Нуар, заброшки, пустыри.
Как пахнет мятой и малиной,
А в Дублине картошкой фри.
Как церковь маленькая краше
И мост, омытые дождем.
Как на полу журналов башни,
В реке салюты и неон.
Как милосердие важнее,
Чем справедливость и печаль,
Как я ленюсь и не старею,
И как минувшего не жаль.