Карточный домик остановки 90 автобуса не спасал от колючего морозного ветра. 1999 год обещал, в свое предверие, судя по всему, быть ярким и искромётным. В свете фонарей кружились блестящие снежинки, снег поскрипивал, весело напоминая о малоприятных объятиях морозного вечера после работы.
Автобуса все нет и нет. Нетерпение объединилось со скрипом и больно досаждало слуху. Пальцы в кожаных перчатках не ощущали ручки сумочки и болезненно пощипывали. Покрасневший нос торчал из-под теплого шарфа и морщился от холода под согревающей его ладошкой.
Я поправила шарф, прикрыв нос и ещё раз прошлась вдоль остановки, с тоской посматривая в даль уходящей, прямой, длинной, мерцающей разнообразием огней улицы. Лирика ожидания закончилась резким звуком тормозов остановившейся рядом легковой машины с двумя мужчинами. Промерзшие уши и отмороженный мозг слабо реагировали на все, что было сказано весёлыми мужчинами, кроме слова "домой". И только на заднем сидении машины воспринялись их слова о розыске на просторах Москвы самой сексуальной женщины, чтобы доставить ее домой королевой. Путь домой, в обществе радостно оглядывающих меня, то и дело оборачивающихся мужчин, вдоль мерцающих огней улицы, оказался близким. Я чувствовала себя отмерзающей, тающей и большой, достающей головой крыши машины. Пять остановок пролетели быстро вместе с шутками весёлых мужчин. Тормоза машины зашуршали шинами по обледеневшей дорожной полосе на перекрестке, рядом с пешеходным переходом, в районе дома.
Сквозь пелену сонного мороза донеслось предложение веселой прогулки по ночному городу и совместного вкусного вечера в приличном заведении.
Я закрутила головой со стороны в сторону, улыбаясь обоим мужчинам отмороженной улыбкой и негнущимися губами лепетала что-то о доме, сыне, промерзших насквозь руках и ногах, завтрашней работе в предновогодний день, (так не кстати), и даже о новогодних подарках, которые я приготовила для любимых мной мужчин, и особенно - для сына.
- Я люблю своего сына, - устало улыбаясь, растерянно и испуганно завершила я.
Все время моего лепета и растерянности категоричностью предложения, вокруг машины бегал один из мужчин - пассажир и нервно постукивал по крыше машины. Внезапно он остановился и прислонился к окну дверцы машины лицом, похожим сквозь темноту окна на бокал с вином, заполненный удивлением и умершей улыбкой.
Водитель важно и медленно повернулся и довольно-испуганно осмотрел меня, казалось бы с ног до головы. И как ему это удалось в машине?
Хлопнул обеими руками по рулю машины, затянутому кожей и кашлянул:
- Эх, была-небыла. Садись, матрос. А ты жди. Я буду думать.
Бегающий вокруг машины мужчина, открыл дверцу и запрыгнул на сидение, скукожившись и вжавшись в сидение замороженным комком снега.
Я настаивала на домашнем тепле, домашних тапочках, чашке чая и даже на объятиях шерстяного пледа уже в движущейся в обратном направлении машине. Шмыгала носом, испуганно рассматривала мчавшуюся в обратную сторону, улицу и понимала, понимала, что сказал мне водитель;
- Мы ее в объятия, мы ее в объятия. И ты - наша. Да, красотка?
Поведение водителя изменилось. Сидя за рулём, он казалось прыгал, суетливо радовался и весь сам собой хлопал от удовольствия.
- Я - не красотка. Я - главбух. Я с работы и мне домой. Я хочу-у-у домой. Холодно ж, вот и села.
Комок снега, а не мужчина, среагировал на плаксивые интонации, вытянулся и обернулся:
- А ты наша. Ты посмотри, ещё и деловая. А сексуальность аж прёт. Мы тебя дорого продадим. После, ох, после...
Довольно вытянулся в кресле пассажира, хлопнул обеими ладонями по машине и искоса, настороженно, посмотрел на водителя:
- Да, Саша?
Оглянулся, посмотрел на меня, улыбнулся мне моей улыбкой и кивнул всем телом в сторону водителя:
- А ты на него рассчитывала? Нет? Это хорошо. Ты посмотри, посмотри на него и запомни, деловая. А ты выйди. Дай посмотреть на тебя со стороны, Сашок.
Водитель остановил машину, вышел из нее, громко хлопнул дверцей машины и, вытянувшись, встал в позу демонстратора, повернулся направо, потом налево, наклонился к окну дверцы и с болезненной улыбкой обнажая белоснежные зубы, медленно произнес скрипучим голосом:
- А его нет. Он, типа, ушел. Он - не муж. И его забота мимолётная. А я есть. И я тебя найду.
Я молча ждала своей участи, размораживаясь и изредка повторяя в сторону пассажира:
- Мне домой. Завтра работа...
Мужчина на пассажирском месте казалось пружинился, суетился и вытягивая руки вперёд, прямо в лобовое стекло машины, оглядываясь, быстрой скороговоркой восхищённо затароторил:
- А я тебя ему не отдам. Да я тебя в жены. Ты смотри, сколько сексу., - вжался в кресло и прикрыл ладонью рот и медленно произнес, - вы посмотрите. А теперь домой, - и махнул рукой, - домой. Кстати, почему? Я не склонен любить. Но,.. Домой, к ней
- Домой, так домой, - водитель Саша важно и удобно уселся в кресло водителя, нажал на клаксон, оглянулся, ожидая поощрения и получив его в форме благодарного взгляда, шмыгая носом, тронул машину с места и посмотрел на старшего, но пассажира:
- А мы с тобой одинаковые. Только я - олух и мямля, когда как, а ты вертлявое существо. И я выше. Ты ж умер на своих подиумах.А ей до подиумов нет никакого дела. Нет их! Домой! А то сын!... Понял,сын, а не ты, я и бригада дураков или как-то.
- Ну ладно, поехали, - успокаиваясь, произнес водитель Саша, а его прототип сонно и согласно закивал головой и растворился в салоне машины невидимкой.
Огни улицы замелькали ещё быстрее. Мое 'ох" и "ах", казалось, повеселило пассажира.
- Адам! - представился он, мерзло вздрогнул, повернулся и добавил, - А вы - Ева.
- Ох, как приятно. Адам и Саша. Ребята, а мне домой
Слово "ребята" подействовало на них как бич. Салон машины заполнился тревогой. Скрипнули, не доезжая метров сто до моего перекрестка, тормоза машины.
- Не совсем значит деловая, раз - "ребята". Домой значит, а сама - ребята.
Водитель смотрел колючим непроницаемым взглядом. Адам просто исчез, оставаясь в машине тенью.
Стало страшно. Я поняла свою ошибку - нельзя расслабляться и доверять чужому настроению. Притихла и стала Евой, наподобие Адама. В машине две невидимки, которым дрмой и опешивший водитель Саша, который понимал, что оба человека в его власти.
Я дралась сумочкой и ладонями, отталкивала руками и ногами, ставшего вдруг темно-ьурым медведем, водителя Сашу, который решал, где ему отыметь не совсем деловую, а доступную и понятную, свою, аж совсем.
Я выпрыгнула из машины, бежала вдоль дороги и длинного высокого забора, злилась и пинала ногами комки снега после снегоуборочной машины. Страх и сдержанность расслаблено выразились в позволенной себе ругани, что окончательно успокоило Сашу:
- Все, ты наша вся. И не деловая, а так ..
- Беги, беги, - весело сверкая блестящими глазами, кричал Саша, из медленно двигающейся, рядом со мной, машины,.- Всеравно мы догоним. Ты что поняла? Вот ты вся. Ты - женщина. Ты- женщина! Но, дорогая, и ничего более. Никакой тайны... Ей - домой, - вдруг вспомнил Саша.
Остановил машину, догнал меня, улыбаясь, взял за руку выше локтя, повернул к себе:
- Садись, довезу. Но сиди молча. А то укачу. А он уже дома. Сидит, спит. Ну!
В освещенном салоне пассажир оказался маленьким мужчиной и даже показалось, что знакомый. Симпатичное лицо его улыбалось. Он спал.
- А я его знаю. Знаю. Он мой знакомый, - я расстерянно протянула руку в сторону машины, удивляясь не возможному знакомству, а неуместному сну.
- А кто из вас старший? - спокойно спросила я, - Мне домой, а то поздно и сын дома.
- Домой так домой. Только молча. Я устал и не хочу думать , что ты можешь вытворить, деловая. Уже не такая сексуальная, но засексуальнеешь, если не молча.
Обе дверцы согласно хлопнули. Машина, шурша шинами, опять направилась все по той улице, в сторону дома. Я стала настолько серйозной, насколько могла представить себя на работе и сделалась главбухом, но зависимым от этих двух мужчин, которые могут сделать со мной что угодно.
Я поежилась от страха, холодом обнявшим меня даже под дубленкой. По-дурацки, дрожащими руками поправила шапку как-то справа налево и машинально посмотрела в зеркальце заднего вида. С важным видом откинулась на сидении, забросила ножку на ножку, вытянулась и поджала губы. В конце этой процедуры я поправила на плече сумочку, положила обе руки на колени и облегчённо вздохнула. Молча поругала себя за развратное поведение в общественном месте в зависимом , от двух мужчин, состоянии и вяло улыбнулась.
Водитель Саша тоже посмотрел в зеркальце заднего вида машины и удивлённо остался в нем:
- Вот это да. Вот это мадам. Да ты что, это ты? Вот дала. Стала понятна аж совсем.
Лицо его в зеркальце довольно и растерянно улыбалось: "Что делать?"
- Ну скажи что-нибудь.
- А что сказать? Ты лучше за дорогой смотри, а то как-бы в аварию не попасть
Водитель вытянулся:
- Ты мне? Так, есть для заставки наших баб. Мы их всех под тебя и, в аварию. Сиди тихо и никогда не попадайся мне. Он, - водитель кивнул в сторону проснувшегося пассажира, - прав. Я - суров.
- А я буду жить, - флегматично произнес пассажир, - вези как заставку. Мерзло. Не нужно.
Вдруг я почувствовала безудержную резвость и говорливость. Мне, во что бы то ни стало, нужно сказать и я заговорила:
- Ребята... Ох, это не мое слово, как и "ох". Мне домой, правда. Я приглашу вас как-то, - и закрыла ладонью рот, - Нет, нет. Я буду доброй, - и опять прикрылась, испуганно вращая глазами и заговорила совсем не своим тоном и словами, - Я буду снисходительна к вам. Тоесть я не дам вам поводу, я не буду драться. Я буду, буду, - и совсем завизжали в ужасе от произносимого, - Мне домой, пожалуйста. Я приношу вам все возможные извинения... Я понимаю, что мешаю вам, заняла ваше время, но мне домой.
- Так, - водитель озадаченно, потирая руки, посмотрел на меня презрительно, где-то в середину тела, - Ты наша, но другая. Прислуга ты у шлюх, заставочная.
Заботливая такая мамочка в шизе да ещё на расстоянии. И никогда ты нас не увидишь. Вот нас двоих точно.
- Сашок, отдай, все, что есть. Я верну, - пассажир удивлённо посмотрел на успокоившегося водителя, - За заставку. А вдруг умрет?, - водитель молча смотрел на дорогу, - Ну, Саша. В 2 раза, в 3 раза больше верну. Верь!
Пассажир поочередно показал, разгибаясь то два то три пальца левой руки.
- Нет, - водитель крепко обнял руль и прижался к нему грудью. Машина давно уже стояла у обочины на середине пути домой.
Водитель Саша решительно повернулся и протянул руку:
- Паспорт! Если что - найдем.
И тут же ответил на мой молчаливый вопрос:
- Ну если потребность какая у них, у девах. Мы их в люди двигать будем. Пусть работают и зарабатывают нам. Да Гоша или Адам?
Я растворилась в страхе и потемневшей машине, а водитель Саша безучастно смотрел на неожиданные конвульсии пассажира.
- Ладно, поехали, - водитель сел за руль, посмотрел на мгновенно уснувшего пассажира, поправил ему шарф, и выгнувшись дал мне указание, - И ты сиди. Не будешь сидеть - убью. Думаешь, я прост. Я - изгой, но я ещё поднимусь через этих девах. Грязных таких, значит. И ты погрязнешь и будешь бить баклуши в ожидании чуда - вот придет добрый дядя и даст тебе планету изгоев, типа я, и делай с ними, что хочешь. Им - красоту и приличие. Вот она. Я им только что уже дал. А мне - деньги.
Я чувствовала себя потерянно и неуютно. Я понимала, что случилось что-то страшное и непоправимое, но это страшное мне, в данный момент, не угрожало.
Водитель воодушевленно смотрел на меня, как на написанный стих и радостно мотал головой со стороны в сторону.
- А теперь мне. Мне тоже заставку. И где? - водитель с силой хлопнул кулаком правой руки в левую ладонь и повернулся ко мне, - На выход!
Я тяжеловато выбралась из машины и подошла к стоящему рядом с ней водителю, который все так же мотал головой со стороны в сторону, плевслся на землю и растирал ногами. Он повернулся на месте, оглядывая окрестности. Остановился, посмотрел назад умным взглядом уверенного в себе человека, выстрелил указательным пальцем правой руки в даль. Окружающие дома, огни, машины и даже дорога, казалось, исчезли в нигде. Я смотрела на очень красивого мужчину с устремленных в это нигде, не видящим меня, взглядом. Так же не видя меня, он подошёл ко мне, открыл дверцу машины и усадил меня:
- Садись. Ты нужна. Я тебя не брошу, если что. Если найдешь, - и вытянулся, став опять водителем Сашей.
- На старт. Назад, значит, - водитель буквально сорвал машину с места и визжа тормозами и сигналя, резко развернулся и, казалось, мгновенно доставил машину с пассажирами к исходному пункту моих перемещений.
Знакомая остановка 90 автобуса зияла пустотой и освещалась светом двух фонарей.
- Выходи, - водитель выбежал из машины, оставив дверцу машины открытой, открыл дверцу машины с моей стороны и вытащил меня из машины с болтающийся на руке сумкой.
- Через секс, через секс. И заставку на все, что было и со мной и не со мной.
- Нет, нет. Не секс. Давай что-нибудь другое. Видимо надо, - внешний вид водителя не оставлял никаких сомнений.
Я безучастно смотрела, как водитель Саша возбужденно бегал вокруг меня, потом вокруг машины и безучастно восприняла:
- Я - твоя спина, тоесть моя. Аперкот вот такой.
Рядом остановившийся водитель грузовика наблюдал необычную картину. Мужчина подошёл к женщине, обнял ее, поцеловал в губы, потом прислонился спиной к ее спине и поддев ее под руки, поднял склонившись, над собой. Потом они долго, по-видимому, ругались, так как подрались.
- Милые бранятся - только тешаться, - умилительно произнес водитель грузовика и, спрятавшись в кабине грузовика, долго ждал конца ссоры влюбленных и примиретельного секса, по-детски выглядывая из окна кабины грузовика. Наконец, мужчина ударил женщину по лицу, повернул задом и оттолкнул от себя пинком. Повернулся и мгновенно исчез за рулём машины. Машина сорвалась с места, но остановилась. Водитель выскочил и оббежав машину, захлопнул дверцу машины, со стороны где я просидела около часа, пытаясь попасть домой. Пассажир Адам, улыбаясь такой яркой улыбкой, что издали было видно его довольное лицо, переполз с переднего пассажирского места на заднее место и, сохраняя все ту же улыбку, протирал обеими руками заднее стекло.
Предновогодний мороз, на все той же остановке - как-будто ничего не случилось, стимулировал, если только, умственную деятельность.
Холодно. Сразу замёрзло все, что только могло замёрзнуть. Пощелкивая зубами от холода, я провела прощальным взглядом, уезжающего с моим отказом, приветливо помахавшего мне рукой, водителя вместе с грузовиком.
- Я познакомлю тебя со своей женой, где-то там, - донеслось издали и совсем уж зашелестело, - Ты, ты самая сексуальная из всех женщин. И моя, и моя.
Слезы брызнули из глаз. Я вытерла их шарфом. В такой мороз доставать носовой платок из сумочки, казалось невозможной роскошью. Я вся сжалась, скукожившись и превратилась в чувство юмора, бегующее вокруг остановки 90 автобуса в полном одиночестве, в ожидании транспорта доставки меня домой.
Итак, что мы имее? Ночь, холод. И этой ночью, в этот холод, на автобусной остановке остановилась легковая автомашина с двумя неизвестными мне мужчинами. В результате прокатки меня 4 раза по Онежской улице, туда-сюда и назад, я, в мороз была доставлена на исходную позицию и попутно была признана самой сексуальной женщиной без дополнительного сексуального контроля и тактильного контакта, тоесть в результате визуально-вербального перепалки, почти на слегка повышенных тонах. Доставка на исходную позицию сопроводилась выбросом меня из машины, и я посчитала это - наименьшим из зол.
После этого пииехали и проехали кто-то там на грузовике, кто-то там ещё на легковом автомобиле. Потом неизвестно кто, назвавшийся любовником и оказавшимся парадаксольно грубейшим мужиком. Потом неизвестно кто мужского пола и неизвестно откуда пригласил покататься неизвестно куда, хотя и известно, но не мне. Этот неизвестно кто и неизвестно откуда - лицо кавказской национальности - видать охотник за бабами, но охота не сексуальной ориентации, а по другой меркантильной надобности с неизвестно какими последствиями для баб. Хотя и известно менту, который и встретился мне, когда я мерзлым сугробом, прогуливалась от остановки до поворота. Мент проверил документы, зафиксировал данные ещё одной самой сексуальной женщины в соответствии с моим рассказом о происшествии и отпустил меня домой. Пешком. Благо дело - три остановки на автобусе, а потом - дворами ещё одна. И менты ещё могут интересоваться, в официальной обстановке - так что я всё-таки делала поздной ночью или ранним утром на остановке с каким-то сомнительным реноме.
Замёрзшая донельзя, понукаемая ментом, так и не получившим от меня взятки-оплатв за сопровождение, в танце гордубалки и вместе с подчиненным менту бандитом, двинула ну аж по совсем темной Онежской, ориентируясь в пространстве по отсвету неизвестно где находящихся лампочек фонарей и неизвестно как, избегающих со мной столкновений, мутных фонарей неуклюжих автомобилей.
Подпрыгивающий в такт неизвестно какого ритма, бандит выдержал марш со мной не более десяти шагов, пока мент не скрылся за поворотом.
Со слов бандита - ухаживать надо, а дальше он не ходок, и будет констатировать сексуально факт находки Боски, (это он обо мне), прямо здесь и сейчас то ли не смотря на мороз и снег, то ли благодаря им, и нигде иначе.
Бандит был настолько уверен в своей правоте и естественности своих притязаний, что вводил в ступор и не давал возможности отказаться от секса в снегу никаким другим способом как посредством привтной ему драки с неприятным бегством. Но утруждать себя гонками по неизвестно какой местности , бандит не стал. Видать ему не хотелось больше драться и пинаться.
Но самый опасный пункт путишествия после работы домой, был возле моста через речку Лихоборку, где меня, с его слов, запыхавшуюся и всклокоченную с лицом полной купчихи, пытался обработать мент, и то по самозванию, без формы. Я уверенно и отчаянно шагала домой и не собиралась останавливаться для каких-то, неизвестно каких с неизвестно каким концом разборок с ментом. Мент видеть меня не видел и смотрел куда-то неизвестно куда, но это была зона лифа. Ему было надо неизвестно что, но мне должно быть понятно что, иначе не дойду. Я нагло, типа - я - Боска в полях, отбросила мента, обещавшего мне расправу и требовавшего неизвестно что для своей жены, но ментально. И мент установил со мной ментальный контакт, рассматривая меня темными, как небо глазами и методично и ритмично избивая меня кулаком под дых в такт неизвестно какого ритма жизни, казалось бы, доносившегося с неба. В результате угроз оружием и ментального контакта с ментом на физическом уровне, моих обезьяньих ужимок, насмешек и 'улю-лю" мента, я, по рекомендации же мента, беглой рысцой, зигзагом добралась до дома и столкнулась , нос к носу, с соседом, сходу благословившим титул самой сексуальной женщины, (и откуда узнал), со всем своим огромнейшим удовольствием, и что естественно для него - умыкнул как-то так, этот титул для своей ведьмочки. Зачем - не знаю. Ведьмочка - естественно, жена. Но муж ведь, а ей надо.
Память о двух последних и совсем уж последнем событии в лифте - встрече с Миловановой, пожелавшей мне с ходу, даже без "здравствуйте", стать уродкой с приложением ею усилий в этом процессе, испарилась утром со звонком будильника, оставив лёгкую бесчувственную тень от воспоминаний.
И тут я поняла, что бандиты и соседи - суть едино, хотя их субординация как и иерархия, под вопросом. А Милованова, как страшилка, используется как "чирк по памяти" и как знак смерти. Хоть что умрет и память тоже, после поэтапного ее исследования, как то так в целях истребления исследованных объектов во мне, как в субъекте исследования. Это обстоятельство показалось малоприятными, как и перспектива стать уродкой под руководством Миловановой. Я и так плохо выгляжу, особенно на работе и память оставляет желать лучшего, забирая факты моей жизни, возможно с чьей-то жизнью вместе.
Утром, вместе с блеклым светом солнца, ярко заблестела проблема одиночества, после вчерашних событий, способная перерасти в венец безбрачия.
Эта проблема затмила желание жить. Отягчающим, но облегчающим желание жить, мне показалось - наличие к меня, как у неизвестно кого там, но с известно какими-то паспортными данными, титула самой сексуальной женщины планеты. Захотелось неизвестно где там, доказать на практике, пока неизвестно комур, его правомочность
Навалилась тоска, захотелось плакать. Отчаянное желание спать и не просыпаться споткнулась о сапоги и страстное желание залатать дыры нищеты с помощью зарплаты, которая на работе, на которую надо идти известно куда и известно к какому времени
Вот такова обыденная реальность бытия и один маленький, но значительный период жизни, как факт из жизни главбуха обычной московской фирмы.
2о18г.