Наташка делает раз – одеяло прочь.
Наташка делает два – половицы вскачь.
Душа с чемоданами вон,
и похмельный скотч
приклеил язык.
Но остался холодный врач –
дешёвый, креплёный и злой как базарный гуцул.
Наташка живёт в этом городе тридцать вёсен.
Могла бы и сорок, но это уже не к лицу,
тогда бы ей было полных семьдесят восемь.
Ещё не родился в округе осиновый кол,
ещё не допели восторженные менестрели.
Наташка идёт по Владимирской на Подол,
с минутным привалом у куполов Растрелли.
Её окликают коллеги по ремеслу,
покачиваясь и щурясь как после кутузки.
А солнце румянит ответ мировому злу –
булгаковские булыжники на спуске,
и снова неделя за месяцем выходной,
и Кий на ладье не считает жертвенных пешек,
пока розовеет София за спиной,
пока громыхают колёсики тележек.