Море все не выплеснуть пока,
Шторма гул все дальнее и глуше,
Ковыляет бабушка-клюка,
Спотыкаясь вдоль жары по суше.
Капитан её уж сорок лет,
Как ушел в далекие скитания,
И разбит давно его корвет
где-то во владениях Испании.
Корабля прогнила скорлупа,
Превратились в камень мачт верхушки,
Догнивают в тине черепа,
и ржавеют старенькие пушки.
Холодно и сыро под водой,
Там иная жизнь, иные страны,
Бабушкин любовник молодой,
Не похож на горе -капитана.
Он всегда в брабантских кружевах,
Шпагу держит крепкую рукою,
Бабушка ему внушает страх,
Бьёт нередко толстою клюкою.
И когда она в ночной тиши,
Грубо треплет молодое тело,
Призрак капитановой души,
Дремлет рядом в кресле осовело.
Смотрит, смотрит, смотрит на любовь,
Узкое лицо рыжеет медью,
Новое мне что-то приготовь,
Старая, распущенная ведьма.
Скольких я уже перевидал,
В этой заколдованной постели,
Всякий заходил велик и мал,
Все старушку в сумраках хотели.
Нового в любви и правда нет,
Старые давно зажили раны,
За туманом спрятался корвет,
Свежие приплыли капитаны.