Мой поезд тихо, из Москвы,
К вокзалу подкатил.
Без настроения, увы.
В Луганске, я купе открыл.
Всё здесь пронизано теплом,
Воспоминаний давних дней.
Но думаю, я не о том,
А как бы это, всё быстрей.
Скорей бы, встретится с детьми,
Скорей в больнице побывать,
Скорей бы, чёрт его возьми,
Мне на больничную кровать.
Чтоб, без заминки всё прошло,
Калинин, - Бог его храни.
И озарение нашло,
На всех врачей, на эти дни.
Прошло два дня, палата девять,
Ночь, как перед Бородино.
Пусть в туалет далече бегать,
По мне и к лучшему оно.
Смятенье чувств, живот в расстройстве,
Не пить, не есть, да я и не хочу.
Всю ночь по коридору в беспокойстве,
А мысли подлые, нет, лучше помолчу.
Как это, всё – таки, случилось?
Подкова аномальная и камень второй раз.
Мне и в кошмарном сне не снилось.
Дробил, дробил, – и резать, вот те раз.
Но брошен жребий, будет, как уж будет.
Анестезия мне добро дала.
Наталья Алексеевна не шутит,
Автограф на согласие взяла.
«В реанимации проснёшься, без сомненья.
Не бойся, это даже, хорошо».
Да…а, думаю, вот так вот, – Сеня.
Всё для того, чтоб дальше, не ушёл.
Рассвет застал, одетого, в постели.
День операции, в конце концов, пришёл.
С палаты девять, в восемнадцать поместили,
И рокировку я, удачную нашел.
Лежит там, этакий как я Серёга.
Вооружённый: трубки, шланги, бутыля.
Вот, думаю, такой же бедолага,
Даст Бог, я стану скоро, о-ля-ля.
А туалет, зато, прям у кровати,
И умывальник есть, и чистота.
И двое нас всего, в палате.
А вид с окна! Ну, словом, - красота.
Когда же операция, что дальше?
Когда же, позовут меня туда?
Бояться, да боюсь. Скажу без фальши.
Со мною дочка, справлюсь, ерунда!
Десять утра, - свет отрубили, так некстати.
Двенадцать, - свет включили, всё пошло.
И два уже, а я ещё в палате.
Сегодня не случится, пронесло.
Но слышу в коридоре, безнадежно.
Там, Мелихова, с восемнадцатой, зови!
Халат на голую, и лифт пришёл, свободно.
Один этаж всего, ох, быстро как, увы.
Вокруг, лишь белый кафель и кушетка.
И я в бахилах, тряпочкой прикрыт.
И в пальцах ног, нательный крест, сжимаю крепко.
Прошусь и верю, Бог поможет и простит.
Вот, мимо пробежал Калинин:
«Ты, Сеня, - прямо, как султан».
Вадим Иванович, мой веселый гений,
Осталось, только, в руки взять Коран.
Всё, час пришёл, и вот оно начало.
Моё Бородино передо мной.
На стол ложусь, немного жутко стало,
Нет, прочь сомненья, буду я живой.
Раскинув руки, как Христос, когда-то,
Смотрел в глаза, ещё потухших фонарей.
И провалился, глубоко куда-то.
После укола, под возню врачей.
Уж три часа, как нет меня на свете,
На автомате мясо, дышит и стучит.
Во мне шуруют, пальцы и пинцеты.
И ум, и опыт, надо мной пыхтит.
И вдруг, виденье. Жёлтая, большая,
Волна возникла, прямо с темноты.
С макушкой белой пены, окружая,
Сомкнется надо мною, и кранты...
Нет, я не дам! Дышу всё глубже.
В какой – то ритм, стараюсь бешено попасть.
Еще немножко, поднатужься, ну же, ну же!
Волна отходит. В этот раз, мне не пропасть.
Очнулся, как и обещали.
Реанимация вокруг.
Девчата, туго дело знали,
И откачали в раз, не вдруг.
И вот, уже в своей палате.
В глаза дочурки, насмотреться не могу.
Трубка торчит, из члена, кстати.
Вторая, - где-то, на боку.
Всё ерунда, «живой», пусть недвижимый,
Хочу увидеть побеждённого «врага».
Где камень, где он есть, постылый?
Он сам, не что, победа дорога.
Но Аннушка, сказать не может.
Сосед Серёга, он не при делах.
Уже, сомненья душу гложут,
Не уж–то, всей затее крах.
На понедельник, ясность обещают.
За пару дней мне надо стать сильней.
Не до камней, душа и тело, так страдают.
Пожалуй, это нынче, поважней.
Дни потянулись, капельницы и уколы.
Первый глоток и утка-туалет.
Первый подъём на ноги, голый.
А результата «боя», нет и нет.
И вот пришли большие полководцы.
Калинин, Прокопенко, – тишина.
Вадим Иванович, вижу, что-то мнётся,
Наверно, не закончилась война.
Рассказ его был честным и понятным:
"Не всё сложилось так как быть должно.
И поиски велись не однократно,
И время много потеряли, - но..."
Видать и впрямь, во мне полно тех аномалий,
Коль умудрился, доктора наук,
Руками развести, а труд не малый,
Он совершил, не опуская рук.
«Про-шарил почку, вдоль и поперек.
И пальцами искал, и инструментом.
И ничего понять не мог,
Где уголок, с проклятым экскрементом?
Но время вышло. Всё, что мог.
Подшил, почистил и восстановил.
И подвожу, такой итог.
Забудь, о том, что он там был».
Но был рентген, и это, как его, - УЗИ!
На что студентов, вы смотреть водили?
«Посмотрим снова, на твоё УЗИ,
Через неделю. А пока, забыли».
Врачи ушли, лежу, чешу затылок,
А что поделаешь, ведь надо оживать.
Вон, сколько тут, весит на мне бутылок,
Учусь ходить, самостоятельно вставать.
Смотрю по сторонам, как много боли,
Причём у каждого, она своя.
В избытке здесь, мочи и крови.
Однако терпят люди, потерплю и я.
Сосед Серёга, в интересной позе,
Позывы, отгоняет от себя.
Трясётся, будто, пара зайцев, на морозе.
Руками, часто шланги теребя.
Но время, делает свое, в итоге.
На много легче, моему Сереге.
Без шлангов я, швы сняли и хожу,
О, я на женский пол, уже гляжу.
Но главное, хочу увидеть.
Что ж гений мой, уклончиво молчит.
Боготворить его, иль ненавидеть,
А время, уже к выписке летит.
И вот однажды, после перевязки,
Вадим Иванович, буркнул мне: - «Пошли».
Прошли лифтами, без огласки.
Вопрос свой, каждый, в тишине несли.
Лежу и думаю, хотя б не засветился.
Калинин, на экран свой взгляд вонзил.
Какой – то доктор, щуп водил, а я крутился.
Вадим Иванович, как статуя, застыл.
«Так, чисто всё. Вставай и одевайся».
Снимите фотографию, - прошу.
«Пожалуйста, да ты не сомневайся».
Я, изумленно, на него гляжу.
Приходим в кабинет, для разговора.
«Ты, представляешь, - мне Калинин говорит, -
Впервые в жизни, я на шаг был от позора.
И не известно, у кого, душа сильней болит».
И тут я понял, что он пережил,
За эти дни, пока я выбирался.
Какой тяжёлый камень, он, в себе носил.
А всем кругом, шутил и улыбался.
Так что же, чёрт возьми, произошло?
Неужто это, всё - таки, «Замазка»?
Меня, за тыщу километров, принесло,
Чтоб поучаствовать своей подковой в этой сказке.
Вот, славный доктор, таинственный момент.
Наверно правды, никогда я не узнаю.
Куда, вдруг, подевался экскремент,
И был ли он, вообще, – не понимаю.