Моему деду Александру Павлиновичу
Игольницыну.
ПАВЛИНЫЧ
Мой дед был мастер на все руки –
известный плотник. Дело знал.
Всегда в труде, не ведал скуки:
косил, и сеял, и пахал.
Словами на душу не капал,
но скажет – словно на века,
как будто вгонит гвоздь по шляпку
ударом точным молотка.
Работал – как артист на сцене! –
Изящно, споро, мастерски.
Дед топором владел отменно -
и всё равно с какой руки.
Топор будил в дворах мир сонный,
ронял смолистую слезу.
В лучах полуденного солнца,
смеясь, железный скалил зуб.
В руках искусных был игрушкой.
Казалось, безо всяких сил
им – как пером великий Пушкин –
дед сказки дивные творил.
Поднять бревно мог – как умыться, –
оплечьем Бог не обделил.
Но нежно – словно кружевница –
узор он каждый выводил.
Смотрел я с детским восхищеньем,
как из обычного бруска
происходило появленье
на крыше лёгкого конька.
Качалась над рекою ива.
Качалась в стружках борода.
Пожалуй, не было счастливей
меня на всей Земле тогда.
Подробность топора резную
хранил окна безмолвный взгляд.
Её – как радость вековую –
берёг ажурный палисад…
Как терема, дома дед ставил –
что им жара, что холода!
Не зря о нём гуляла слава:
– Павлиныч – плотник хоть куда!
Буфет с любовью изготовил
и утварь разную в избе.
Покрыл жильё надёжной кровлей…
Однажды даже дед себе
(болезнью явно не страдая)
гроб сделал как-то по зиме.
Стоял в сенях, напоминая
о бренной жизни на Земле…
Гудит февраль, гуляет ветер.
В пустынном поле тропок нет.
И словно не было на свете
деревни той, где жил мой дед…
И где теперь (один Бог знает)
его душа средь звёзд летает
и мне покоя не даёт
который год, который год…