Прошу меня подвергнуть остракизму,
Изгнать из общества камнями иль взашей!! –
Не верила ни дня я коммунизму,
Но верю в рай, что у меня в душе.
У дома, где еды и сплетен запах,
Не возмущаюсь новым взлётом цен,
Не грежу видеть в местных эскулапах
Гаазов, Пироговых, Авиценн.
И на дорогах ямы мне – не ямы,
И мат из уст… ну разве это мат?
И средь поэтов все почти Хайямы…
Всё потому, что ровно во сто крат
Бывали времена черней и хуже:
А вспомните татарскую Орду,
Где русские тела и русских души
Томились три столетия в аду.
Иль вы забыли крепостное время,
Когда мужик был голоден и наг?
Теперь иное беспокоит бремя -
Мужик мечтает: похудеть бы как?
А помните того, чьё в голос имя
Упоминать имели мы зарок?
Как самых близких, названных «чужими»,
В ночь увозил бессрочно воронок.
Москва знавала дерзость Бонопарта,
Цинизм того, кто – щёточкой усы…
Но говорят, бывало то - «когда-то»,
Теперь бы пиццу, зрелищ… да красы,
Что приобресть весьма необходимо,
Вкусив турецких пляжей и фуршет…
А после, возвратившись в дом родимый,
Провозгласить, что хуже дома нет.
Свищите вслед мне, выйдя из бутика,
Бросайте в спину дюжину яиц.
«Люблю тебя, мой рай», - скажу и тихо
Паду в знак верности своей России - ниц.