Мизансцена

Валентин Ярюхин
                «Судьба покинула сцену,
                чтобы подкарауливать за кулисами...»
                Ф. Дюрренматт




А кухонька что натюрморт!
Со стен свисают связки лука,
на подоконнике желток
засушенной огромной тыквы,
букеты всевозможных трав,
должно быть, служат и лекарством
опричь дизайна... За окном
трамвай в потёмках громыхает,
об эту пору никому
уже не нужный — скоро полночь! —
и он улиткой кое-как
ползёт со скрежетом и лязгом.
Хозяйка блюдо с курагой
пододвигает птичьей лапкой
и под журчание струи
душистого на редкость чая
привычно жалуется на
погоду, власть, дороговизну,
мол, нужно к чёрту уезжать,
о стену головой не биться,
а хоть на старости пожить
и для себя... Чай остывает,
поскольку деликатный гость
как будто клятву дал дослушать
до точки этот монолог.




Стол освещаем только лампой
из-под корзины кверху дном,
поэтому одна из чашек
то исчезает, то рука
её на блюдце возвращает —
там, на диванчике лежит,
отчёркнутая светотенью,
подружка институтских лет
с прелестным личиком Рахили,
весь вечер глядя на экран.
Хотя бы материнский профиль
помалкивал, что это дочь,
роднила их печать снобизма
с той только разницей, что мать
воинствующей пуританкой
была или казалась, дочь
любила лакомиться сладким.
Когда-то гость, давным-давно,
во дни приятельства-любови,
разгорячась и осмелев,
в лицо ей бросил то ль диагноз,
то ли упрёк: «Проблема в том,
что не умеешь делать выбор —
весь твой проворный язычок
от слова «мы» деревенеет!»




Во чреве девы зреет плод
весьма летучего голландца
из Амстердама, но, увы,
она из-под венца сбежала,
с бойфрендом напрочь порвала,
но матери о том ни слова,
боясь, что весть её убьёт,
и та, почти не приседая,
свершает вдохновенный труд
по упаковке чемоданов.
Слегка польщённый тайной гость
хранит нейтралитет, однако
в толк не возьмёт никак: зачем
сидит он здесь, помочь не в силах?
Того лишь ради, чтобы взгляд
помимо воли то и дело
по телу женскому скользил,
как бедуин поверх бархана,
рисуя самому себе,
что было, в общем-то, несложно,
тот миг? Дыхание и стон
захлебывались поцелуем,
а ноги, как прожектора
зенитчиц в поисках мишени,
обшаривали потолок...




В прихожей зеркало двоит
телеэкран, где скачут кони,
где за чеченской бойней встык
реклама: женские прокладки
чудесно впитывают кровь!
Из комнаты мамашин голос:
«Твои рисунки будем брать?»
«Ещё не знаю...» На секунду,
глазами встретившись, она
потупилась и покраснела.
Котёнок бродит возле ног.
Уже надев пальто, он медлит,
внезапно тянется ладонь
к её щеке с пушком под ухом,
столь беззащитной... «Ничего, —
она отпрянула с усмешкой. —
Жизнь продолжается!» Глаза
набухли влагой, спохватилась
и тотчас весело почти
ладошку вскинула на воздух,
шевелит пальцами: бай-бай!
Пока с чужим замком возился,
он «идиотка» процедил
себе сквозь зубы, дверью хлопнул...
Летит извёстка с потолка.