— Заходи, не заперто! — зычно закричал Шиншилов в ответ на раздавшийся, как всегда внезапно, дверной колокольчик.
— Добрый день!
— Здорово, Модест! — почти хором проорали видавший виды поэт Перепряхин, потиравший по привычке поясницу, и молодой румяный прозаик Стогорский, стремительно проходивший вглубь комнаты.
— Располагайтесь, братцы, — продолжил Шиншилов, жестом указав входящим на большой кожаный диван напротив огромного изогнутого 105-дюймого телевизора «Samsung». — Извините, я сегодня без бабочки… только вот тазик поставлю.
Он был в трусах и майке. Отросшая трёхдневная щетина указывала на срок отсутствия в доме супруги, убывшей, несомненно, к своей маме, ибо «а куда же ещё»? Шиншилов держал перед собой большой таз с вяленой рыбой, которую только что снял с балкона, где она на верёвках, протянутых с одного края до другого, проходила необходимый подготовительный этап.
— Мы отрываем тебя от творческого процесса, Модест? — забеспокоился Перепряхин.
— Ну, что ты, — и Шиншилов с грохотом поставил упомянутый таз на стул в кухне. — Надо только вот зарифмовать рыбу сию в банки, и порядок!
— Как в банки? — удивился Диомид. — Неужели вяленую рыбу надобно закрывать в банки?
Тут автор настоятельно просит ленивого читателя нашего всенепременно победить, хотя бы на несколько минут, своё главное качество и таки взять бумагу и карандаш для записи нижепоследуемого рецепта.
(Естественно, он, дабы не получить упрёк в рекламе рецепта сего, не дай бог затесавшегося в какую-нибудь известную кулинарную книгу, будет озвучивать содержание рецепта со слов своего героя поэта Модеста Шиншилова. А с того какой спрос? Персонаж ведь. И ещё неизвестно, может, и впрямь вымышленный от пяток до мозга костей…)
Об этом рецепте много раз слышал от Шиншилова и Авель Перепряхин, который тут же стал подсказывать товарищу начало повествования:
— Давай, Модест! Начни, как ты узнал сей рецепт, да про Валерия Николаевича не забудь…
— Да, братцы, дело было так, — и Шиншилов поднял вверх для пущей важности указательный палец.
— В этой позе ты как гоголевский пан Голова, постоянно рассказывающий, как он ездил к царице, — ухмыльнулся отдышавшийся Перепряхин.
— Чур, не подсказывать… итак, мой учитель каллиграфии Валерий Николаевич, заядлый рыбак, вялил ея, голубушку, как это делают обычно, а вот потом… — Шиншилов взял мхатовскую паузу, — и начиналось священнодействие.
— Какое же, какое же? — перебравшись поближе к Шиншилову на кухню и нетерпеливо ёрзая на стуле, забеспокоился Стогорский.
— А-а, друг мой, — ещё пуще раззадоривая молодого прозаика, тянул Шиншилов. — Надо взять чистую банку… ежели она не очень чистая…
— Ну же, ну, — не унимался прозаик.
— Если рыба большая и широкая, как, скажем, лещ или подлещик, то можно разрезать и на куски, а если такая, как плотва или небольшой голавль…
— Эх, — сглотнул слюну Стогорский.
— А не выпить ли нам по такому случаю… — начал было Перепряхин.
— Не-не, я никак. Мне на лекцию к студентам, — обеспокоенно залопотал Стогорский. — Мы же по этому поводу и пришли к тебе, Модест.
— Ну, пришли по одному поводу, а тут подвернулся и другой, — Шиншилов продолжал, не обращая внимания на слова друга. — Во-первых, надо продезинфицировать банку, а главное — мысли и чувства…
— Вот тут ты прав на все сто! — воскликнул Перепряхин.
Налив друзьям в тут же появившиеся стопки солнечной искрящейся жидкости, от которой пошёл по комнате необычный аромат нездешних трав, перебивавший запах цветущей липы, сочащийся через широко раскрытую балконную дверь, Модест Шиншилов решительно выпил свою долю и изрёк:
— Пусть тяга к творчеству у нас будет такой же крепкой, как этот прекрасный напиток!
— Да, братцы, знойная вещь, — крякнув, поддержал друга Перепряхин.
— Так вот, Диомид! — энергично встряхнул головой хозяин, — продолжим изучать рецепт…
— Э, э, Модест… а можно помедленнее, — замахал руками Стогорский, видя, что рука Шиншилова снова потянулась к волшебной жидкости, — я зап-писываю…
— А что тут тянуть, — Шиншилов был непреклонен. — Топчешь рыбью особь в банку, чтобы заполнить пространство поплотнее, другую, третью… и т-так далее… затем сверху наливаешь немного растительного масла, чтоб прикрыть ея, и — Das ist alles, други мои! Стоять может хоть до морковкиных загвинок, только вкус будет улучшаться.
— А это как?
— А вот так: рыба не пересыхает, излишки соли перейдут в масло, мясо рыбы (хорошее словосочетание — а, братцы!) станет помягче. Короче, кругом — одни плюсы!
— Сейчас же пойду расскажу всё это студентам, — возбуждённо проговорил Стогорский и вскочил со стула.
— А куда это вы собрались, к каким студентам, други мои?
— Да он идёт в педколледж, наш Диомид. Его пригласили поговорить со студентами на тему «Как надо читать художественное произведение».
— Не вижу повода не выпить, Авель! Давай за нашего юного Диомида! Пусть расскажет им всем, что читать наши с тобой стихи… это тебе не СМИ какие-нибудь…
— Да, братцы, я как-то не очень туда хочу идти, побаиваюсь. Студент нынче пошёл слишком активный, заговорщицкий… — Диомид немного поёжился.
— Это всё народовольцы, мать их… — Шиншилов икнул, — а журнал «Современник» позднего этапа чего стоит? Помойка, ей-богу, почище «Инстаграмма», Дуров его забери!
— И вот заметь, Модест! Как государь-император начинает блокировать «Инстаграмм», так тут же начинает выходить газета «Искра».
— Точно, Авель! Приёмные дети неистового Виссариона жалят почище малярийного комара! Но ты, Диомид, не тушуйся. Говори смело, смотри прямо. Главное, брат, правую руку за жилетку заложи и подбородок повыше — оне, студенты, к этому больше привычны!
— Да заложить я готов не только руку, братцы… однако, что такое сказать-то им? Как читать то, как читать сё… А они вообще хоть что-нибудь читают, кроме sms-сообщений, а?
— Ну, вот и выяснишь, — сказал Перепряхин и смачно зевнул.
— А что тут выяснять, — схвативши одной рукой графин с отполовиненной жидкостью, другой подвигая к себе стопки, энергично изрёк Шиншилов. — Давай, брат! Представь, что я — студент необходимого тебе колледжа. Задавай мне свои вопросы, и я тебе отвечу на них, как среднестатистический чел из их сообщества.
— Только последней четверти прошлого века, — вполголоса добавил Перепряхин.
— Давай-давай! — не унимался Шиншилов.
— Хорошо! — было видно, что Стогорский принял правила игры. — Скажите, господа студенты, вам ведь приходится читать самое разнообразное чтиво: рефераты там, доклады…
— Вывески в магазинах, этикетки, — взялся подсказывать Перепряхин.
— Учебники всякие…
— Рекламу, объявления о скидках на продажах, — Перепряхин смотрел на Шиншилова с укором.
— Художественную литературу и… боюсь произносить… порой даже и стихи, — Диомид тревожно посмотрел на подбоченившегося Шиншилова.
— Ну да, всякое бывает, — новоиспечённый студент в обличье Модеста панибратски закинул ногу за ногу и приобнял спинку стула, — но более всего лично я люблю почитывать тексты в WhatsApp или Viber.
— Хорошо-хорошо, пусть даже и WhatsApp, — не смутился Стогорский. — Скажите, а с какой скоростью вы читаете эти записи или, скажем, новости в бегущей строке?
— Как с какой? Конечно, с максимальной. Чего кота за хвост тянуть? Слава богу, читаю я довольно быстро, — позёрствовал Шиншилов.
— Допустим. Смысл новостей уловить нетрудно. А учебники? Скажем, по истории с множеством дат?
— Да также, чего там… уловил происходящее, и дальше глаз бежит. День студенческий, чай, не резиновый.
— А задачку по математике или, скажем, «Войну и мир» — тоже глаз бежит? — Стогорский готов был усмехнуться.
Перепряхин, всё это время неотрывно наблюдавший за диалогом, машинально вытащил из кармана пачку погарской «Примы» и, не отрывая взора от говорящего, стал вытаскивать сигарету.
— Ну, в данном случае скорость ту же гарантировать не могу по многим отвлекающим моментам в виде цифр или описаний, однако нить сюжета стараюсь не выпускать и не рассусоливать, ибо вечер студента — это та ещё «многоходовочкка», — и Шиншилов с удовольствием хохотнул.
Некурящий Стогорский немного поморщился и слегка отмахнулся от облачка дыма, атаковавшего его со стороны Перепряхина, встал со стула и стал ходить по комнате.
— Господа студенты! Действительно, скорость чтения у каждого из нас разная. Её можно тренировать и увеличивать. Как-то я сам даже посещал одни курсы, где нас приучали охватывать взором сначала текст в маленьком окошечке чуть более сантиметра, потом с увеличением окошечка можно научиться понимать сразу содержание целой страницы, но… (наступила пауза, в которой было понятно, как мучительно Стогорский подбирал слова)… так читать художественную литературу нельзя! — перешёл почти на крик распалившийся Стогорский и добавил нецензурное слово. — Нельзя! — чуть тише повторил он и умолк.
— А почему это? — невозмутимо гнул своё Шиншилов.
— Да, — иронично подхватил Перепряхин и выпустил в сторону Стогорского очерередную порцию дыма, — почему это?
— Ну как же это, братцы, вы чего?
— Мы тебе не братцы! — Перепряхин почесал поясницу. — Мы яркие представители среднестатистического студенчества. Так что, я попросил бы…
— А-а, ну да, ну да, — спохватился Стогорский, — уже из головы вылетело…
— Налей ему, Модест! — лицо Перепряхина исчезло в облаке дыма.
После обозначенной процедуры Стогорский продолжил, жуя кусок вяленого подлещика.
— Художественную литературу следует читать, представляя себе происходящее, как… если бы смотрел фильм. Тогда ты не только поймёшь сюжет, но и начнёшь сопереживать героям. Ощущения, переживания, чувства… Надо, чтобы душа откликнулась! Если этого не происходит — всё, чтение было бесполезным.
— А я и задачкам по математике сопереживаю, — вставил Шиншилов. — Как представлю, что «из пункта А в пункт Б», так сразу слёзы из глаз… жалко!
Перепряхин зычно захохотал.
— Господа студенты, па-апрашу не ржать! — вдруг грозно рявкнул Стогорский. — Если душа ваша приучена чувственно откликаться на прочитанное, то быстрый темп чтения ей противопоказан. Вы произвольно выберете ту скорость, когда она успеет всё представить, «побыть» там, в сюжете с героями, прочувствовать ситуацию.
— О-о, это мы можем!
— Это нам раз плюнуть! — наперебой завопили Шиншилов и Перепряхин.
— Тихо, господа студенты, не надо никуда плевать! — видно было, что Стогорский вошёл во вкус. — А как же быть с поэзией?..
Он помолчал.
«Студенты» помолчали также.
— Как читать стихи, господа? — после паузы продолжил оратор.
— Да-да, как же их читать-то? — Перепряхин вновь почесал поясницу.
— Лучше б их совсем не читать, — буркнул Шиншилов.
— Есть у меня два приятеля-поэта с фамилиями на буквы «П» и «Ш»…
— Так-так, —наперебой заворковали собеседники Диомида. — Ну, и…
— Так вот, один их известный коллега утверждал в своей Нобелевской речи, что, мол, «поэзия-де — колоссальный ускоритель сознания!..»
— Брехня, — поморщился Шиншилов.
— Брехня, — поморщился Перепряхин.
Стогорский поморщился:
— Нет, братцы, сущая правда! Одно небольшое стихотворение подчас воздействует как большой роман или полнометражный фильм. Может и душу вывернуть наизнанку. Но, — и тут говорящий сделал выразительную паузу и обвёл воспалённым взором несуществующую аудиторию, — для этого должна работать душа, проживая и сопереживая… э-эх, друзья мои!..
Он замолчал, уставившись на произраставшую за балконом липу. Она была пышна и хороша до невообразимости. Пчелиный рой в густой её кроне исполнял что-то очень похожее на Хор поселян из оперы «Князь Игорь». Липа заслоняла собой двор, улицу, да что там… целый мир. Всё важное, казалось было здесь и сейчас, в этой комнате, где три приятеля продолжали диалог, порой горячась и употребляя горячительное.
— Тогда естественно вытекает вопрос к докладчику, — никак не мог угомониться «студент» Перепряхин. — Ежели отдельно взятое стихотворение равно по воздействию чуть ли не роману, сколько ж их за раз можно прочесть, а?
— Да-да, — подхватил другой «студент», — я вот давеча подарил свою книжицу стихов одному знакомцу, а он меня на следующий день встречает и нахваливает, мол, «хорошие стихи, за один вечер прочёл». А там, между прочим, полторы сотни стихотворений.
— Так вот, братцы… ой, то есть, господа студенты! — поправил сам себя Стогорский, — читать стихи надо в таком темпе и таком объёме, чтобы душа успевала за чтецом. Кому-то и одного стихотворения на вечер вволю хватит. Вспомните о фильмах. Вы же не смотрите их десятками подряд…
— Да, Авель! Перед нами — готовый докладчик для господ-студентов! — пристально вглядываясь в Диомида, как будто впервые видевши его, изрёк Шиншилов. — А ты ещё собирался его сопровождать в упомянутый колледж. Пусть сам идёт!
— Согласен с тобой, Модест! Пусть идёт!
— Иди ты! — хором напутствовали друзья раскрасневшегося Стогорского.
Тут зазвонил смартфон в его кармане, напоминая, что час встречи со студентами неумолимо приближается.
Через несколько минут троица рассталась.
Диомид Стогорский решительным шагом вышел из подъезда и, проходя под жужжащей липой, махнул рукой стоящим на балконе Шиншилову и Перепряхину.
— Ступай-ступай! — пророкотал Перепряхин.
— С Богом! — подхватил Шиншилов, и друзья, не сговариваясь, помахали уходящему руками, в которых внимательный читатель без труда разглядел бы вяленых подлещиков.
— Конечно, разглядел бы! — хотелось добавить и самому автору, да только где ж его, внимательного читателя, возьмёшь ныне, когда все только и знают, что сидят в Интернете…