(Отрывок из повести " НЕСЛОМЛЕННАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ")
На лобном месте стояла Ира Кузина.
- Покажи горный Алтай, - сказала Инна Степановна, хотя Ирка стояла возле политической карты, на которую, как известно, не наносят ни коричневых гор, ни зелёных равнин.
- Что ты уставилась? Я неясно сформулировала вопрос?
- Тут не нарисовано, - робко сообщила Ирка.
- Не знаешь, - подытожила географичка. - Как не знаешь того, что там берёт начало сибирская река Объ. Покажи исток Северной Двины.
Но хитрая Двина в своем истоке была похожа на мочковатую корневую систему. Кузина мучительно гадала, какой же из одинаковых корней - её начало.
- Тут не написано, - простонала она, как больная.
- И этого не знаешь, - географичка сладостно улыбнулась - точь-в-точь как кошка, которую ласково почесали за ушами.
- Покажи остров Врангеля.
Ирка метнулась к Ледовитому океану и, поднявшись на цыпочки, стала шарить носом по голубому простору.
- Шамрай, покажи ей, - терпения у географички хватало ровно на одну секунду.
- Я...знаю! - взмолилась Ирка, но было поздно. Шамраю, любимчику Инны Степановны, не терпелось закрепить свои успехи. Он был единственным человеком в классе, который ещё ни разу не испортил нервы географичке.
Денис ткнул указкой в ту точку, где только что побывал иркин нос, но глаза её, наполненные слезами, почему-то её не заметили.
- Что ж, Кузина, географию ты не учишь,- сказала Инна Степановна, с победным видом взирая на тонущую Ирку. - Может, хоть сказки читаешь? А? Где находятся чертоги Снежной королевы? - и она заколыхалась от смеха.
Но Ирке было не смешно. В горле стоял твёрдый ком, как будто его туго скрутили проволокой, и от этого было очень больно.
- В Лапландии, - крикнул кто-то.
- Кто сказал "в Лапландии"? - Инна Степановна так легко повернулась на стуле, словно он был вертящийся. - Дай дневник. Ставлю "пять"
- А что это за место такое - Лапландия? - увлеклась она, забыв про страдающую Ирку.
- Исландия! - крикнул рыжий Игорь, справедливо считавшийся в классе ходячей энциклопедией. Про Лапландию тоже угадал он.
И географичка подарила "энциклопедии" вторую пятёрку.
- Ну скажи нам, Кузина, что бы ты сама себе поставила за этот ответ?
Ира опустила голову, Две тяжелые капли упали на пол и проделали в мутном линолеуме два ярко-красных оконца.
- Два, - сказал Шамрай. Но Игорь зло толкнул его в бок.
- Слышишь? Два, - слух у Инны Степановны был музыкальный.- А теперь иди и скажи своей маме, что эту двойку поставила тебе не я, а твой класс, и пускай она своё недовольство адресует уже не мне, а твоим товарищам.
Ира села на место, и плечи её жалобно задёргались. Рядом хлюпала
Света Синичкина. Зобатая двойка, похожая на сытую утку, плавала и в её дневнике, осваивая уютную, ещё тёплую от светиных слёз солёную лужицу.
Димка, сидевший через проход, сочувственно вздохнул. У него тоже была такая. Овальная и с чернильными потёками. В его старой тетради по географии. Она давно сухая. Её видел даже директор. Когда папа приезжал из командировки.
Димин папа работал на заводе, который выпускал умные установки.
Эти установки вырабатывали глубокий холод. Вернее, с помощью холода делали воздух жидким, а потом разделяли его на составные части - на азот и на кислород. И ещё на редкие газы, с гордо звучащими названиями, похожими на французские фамилии: "аргон", "криптон", "ксенон". Звучит, как "Бурбон" или даже как "Наполеон".
Папины установки покупали разные страны, и папа ездил по странам, чтобы учить их, как надо разделять атмосферный воздух.
Увидев в тетради, на которую боялись дышать, это ужасное мутнолиловое облако, папа спросил:
- Что это?
- Это я ... плакал.
У папы обесцветились губы. Отцовские чувства - любовь к сыну и ненависть к его обидчикам, не востребованные за время его длительных заграничных командировок, точно спрессовались в папином сердце, стали сильными и тугими, как крепко сжатая пружина.
- Это ты...налил столько слёз? - ахнул папа.
Дима опустил голову.
Папина пружина распрямилась, и он вылетел из дома, как торпеда. Или как ракета из диминой ракетной установки, когда её заведут, а потом нажмут на "пуск".
- Что это такое? - спросил он у димкиной географички, тыча указательным пальцем в мутносиреневую лужу.
- Это грязь, - ответила географичка.
- Это не грязь, а слёзы моего сына! - вскричал папа, возмущенный географичкиной недогадливостью.
- Объясните, почему это дети ревут на ваших уроках?
- Я их не кусаю и не жарю на сковородке.
- А что вы делаете?
- Требую от них знания.
- Требовать знания можно по-разному. Можно, если хотите, опрос ... превратить в игру.
- Я не клоун, а высококвалифицированный педагог! - геграфичка, наконец, вышла из себя. Она напыжилась, как индюк, и казалось, вот-вот лопнет от распиравшей её пышную грудь гордости.
- Та-ак, - а папа уже дышал открытым ртом. Он смотрел так кровожадно, точно хотел слопать географичку вместе со столом, за которым она сидела. - Я вижу, что мне здесь не с кем разговаривать. Я вынужден буду обратиться у директору, - это он сказал уже спокойней, как видно решив, что размеры пышной географички не вполне соответствуют размерам его стандартного человеческого желудка.
- Обращайтесь, - хохотнула географичка, - сами же об этом пожалеете...
Димка вздохнул. Папа уехал в свою Африку, а географичка осталась. Она не умела учить страны, как надо разделять атмосферный воздух...
Вот она покинула "трон" и, величавая, встала перед классом.
- Прекратить реветь! - скомандовала она. - Ревут тут. Нервы мне портят.
- Эй!... Чего развалился, как дома на тахте? А ты чего вылупился? Придурок! - у Инны Степановны явно портилось настроение. Она обводила класс ищущим взглядом, словно искала громоотвод, на котором можно было бы разрядить накопившиеся "отрицательные" заряды, но, не найдя такого, стала рассказывать классу материал нового, заданного на следующий урок параграфа.
Серёжка Кашин, сидевший впереди Димки, вальяжно откинулся на спинку, и от этого димкин пластмассовый пенал съехал с плоскости парты и полетел на пол, истерически дребезжа своими транспортирно-карандашными внутренностями.
Димка бросился его поднимать, и, находясь под столом, услыхал свою фамилию.
- ... Повтори, что я сказала.
Димка молчал.
- Та-ак! - удовлетворенно улыбнулась Инна Степановна: она, наконец, нашла желанный "громоотвод", и, подойдя к столу, с удовольствием поставила в журнал "два".
"А Н Н У Ш К А"
Анна Саввишна, не переставая писать, наблюдает за входящими. Вот вошла отличница Оксана с ровной, как у гимнастки, спиной и огромными, как уши Чебурашки, бантами. У Оксаны папа офицер, и гвардейская выправка словно передалась девочке по наследству...
Вот застряли в дверях два неразлучных хулигана, Чёрный и Клименко. Стоят, как Бобчинский и Добчинский. С одной разницей: те услужливо пропускали друг друга, а эти наоборот: один распялся в дверях, другой упёрся ему в грудь. Вот, наконец, ввалились, и бедная дверь, едва не сорвавшаяся с петель, возмущенно затряслась вслед.
Вот Света Синичкина, самая тихая девочка в классе.
А вот и слёзы! "Опять кто-то из нас обидел", - Анна Саввишна всегда принимает на себя вину других учителей.
Ира села за стол, и уткнулась лицом в согнутый локоть. Анна Саввишна поднимается и идёт к её третьей парте.
Мягкая ладонь ложится на вздрагивающий затылок.
- Расскажи, что случилось, - просит она нежным голосом. - Расскажи,
тебе легче станет. Тебя кто-то обидел? Да?
Ира мотает головой.
- Ты получила плохую отметку?
Ира отрывает лицо от парты.
- Я угадала?
Ира молчит, но судорожно всхлипывает.
- Не надо плакать. Увидишь, всё перемелется. Это не самое большое горе. Поверь мне. Посмотри, какое солнышко. Какое небо красивое! Ну, посмотри на меня.
Ира улыбается и сквозь слёзы смотрит на Анну Саввишну.
У Анны Саввишны некрасивое лицо с широким ртом и мелкими сухими морщинками. Но от этого лица исходит какое-то невидимое сияние. Лицо чем-то напоминает солнышко, каким его рисуют в детских книжках. Золотые локоны вокруг него кажутся солнечной короной. У Анны Саввишны особенные глаза: голубые, быстро влажнеющие и огромные. Нет, они не такие уж большие. Но они так широко распахнуты навстречу людям! Как голубые колокольчики навстречу солнечным лучам... В них быстро сменяют друг друга радость и грусть, испуг и удивление, боль и нежность..., но никогда! - равнодушие. А из бездонного омута зрачка, струится, не переставая, это необыкновенное сияние.
Ирка смотрит в эти глаза и улыбается.
- Ну вот и хорошо, - говорит Анна Саввишна и ободряюще зажмуривает свои замечательные глаза...
"Р Ы В О К К О Б Р Ы"
До конца четверти оставалась неделя. У всех по географии было по четыре, по пять отметок, а Димка так и оставался разжалованным в двоечники своим единственным "бананом".
Инна Степановна монументально восседала за столом и была похожа на каменного сфинкса в вязаной кофте.
- Пойдёт отвечать, - она изучала глазами журнальную страницу и монотонно постукивала по столу концом авторучки.
Мерный звук в гробовой тишине напоминал стук метронома...
Витька Пуговкин, сидевший перед её столом, достал линейку и стал шлёпать по парте, стараясь попасть а такт учительской ручке.
- Не действуй на нервы, - угрожающе пророкотала Инна Степановна, но не остановила стука своего метронома. - Воронин! - она метнула в Димку насмешливый взгляд.
- Возьми указку.
... Димка метался между картами, как теннисист на корте. Прошла уже добрая треть урока. Даже Инна Степановна уже устала... Она медленней задавала свои вопросы, всё дольше задумывалась перед очередным географическим названием...
- Покажи... - её глаза внимательно ощупывали карту. - покажи...,- и она подняла их к небу, как святоша, - Джезказган.
Димка бросился к Средней Азии. И обомлел: Джезказгана не было там, где он предполагал. Карта в этом месте была изломана, кусочек её, обнажив матерчатую основу, даже скрутился.
- Кравцов, - услышал он голос географички, - покажи ему.
Кравцов взял у него указку, как берут оружие из рук погибшего воина. Димка даже почувствавал, что лоб его стал холодным и покрылся предсмертным потом.
И вдруг.... Дима так рванулся, что даже поцеловался головой с Кравцовым. Его осенило! Он развернул этот закрученный кусочек и увидел...
Джезказган.
- Вот! - димкин палец упёрся в него чуть раньше, чем указка, которую держал Кравцов...