Наступившая ночь была необыкновенно ясной и спокойной для последних часов ускользающего сентября.
На окне, свесив ноги и попивая остывший зелёный чай из гранёных стаканов, сидели Поэты. Под окном стояло Время и слушало.
— Я сегодня закончил роман! — с гордостью воскликнул Первый.
— А я сегодня, наконец, нашёл тот самый образ... — ответил Второй.
Третий отхлебнул глоток чая и тихо сказал:
— А я сегодня написал правду.
Первый и Второй сочувственно посмотрели на него и не стали ничего говорить.
Прошло несколько безмолвных минут.
— Завтра отнесу в издательство. — прервал молчание Первый.
— Завтра пропишу ему характер... — задумчиво подхватил Второй.
— Завтра все отвернутся. — грустным голосом сказал Третий, сплюнул вниз и взял из пачки последнюю сигарету. Первый отодвинулся подальше, вынул из кармана зажигалку и нарочито учтиво положил её на подоконник. Но Третий выковырял застрявшую между оконными рамами спичку, зажёг её, чиркнув о подошву своего ботинка, и закурил.
— Столько друзей узнает в образах себя! — радостно повернулся к собеседникам Первый.
— Да, и я сделаю так, чтобы узнали... — с улыбкой ответил Второй.
— Уже... узнали. — прервал их Третий.
Первый и Второй переглянулись меж собой. Воцарилась напряжённая тишина.
Первый нервно сжимал до побеления кончиков пальцев свой наполовину пустой (или полный) стакан с чаем. Второй начал скользить глазами по стене соседнего дома, настойчиво пытаясь отыскать там что-то, известное одному ему.
Третий отрешённо смотрел перед собой, курил и стряхивал пепел в пустой стакан.
Наконец Первый залпом допил свой чай и встал.
— Я, конечно, не гений, но после публикации моё окружение будет считать меня крутым поэтом. Вот увидите! — подытожил он. — Конечно, кто поймёт написанное.
Развернувшись, Первый слез с подоконника и вышел из комнаты.
Второй перевёл взгляд со стены на парковку возле дома и обратно.
— А я так напишу, что меня все будут считать гением. Конечно, кто поймёт написанное.
Улыбнувшись, он хлопнул Третьего по плечу, слез с окна и тоже растворился в комнатах.
Третий докурил. Брошенный им в стакан окурок с шипением погас, упав в остатки чая на дне. Третий поставил стакан на край подоконника и сам встал в полный рост. В лицо ударил внезапный порыв холодного ветра.
— А мои... Мои назовут меня гнилым. Скажут, что всё это ложь и грязь, что я их предал... И перестанут быть моими.
Он вцепился дрожащими руками в старую деревянную оконную раму, на несколько секунд замер... и отпустил руки.
—... Конечно, кто поймёт написанное... — донеслось до соседних окон.
Первое, что увидел Третий, очнувшись в полумраке больничной палаты, был странный полупрозрачный силуэт, покачивающийся на стуле возле койки.
— Время, ты?!
— Я.
— Я что, в больнице? Но... как? Там же восьмой этаж, я...
— Э, нет, браток, — прервало его Время, — не сейчас.
— Но почему? Зачем?! Зачем мне мучаться?? — с досадой и злобой в голосе прохрипел Третий.
Время беззвучно поднялось и проскользило по палате к настенным часам.
— Потому что мне не нужны крутые. Мне нужна правда...
— А гении? — вспомнил про своего недавнего собеседника Третий.
Стрелки часов, постепенно ускоряясь, начали вращаться назад.
— Мне нужна правда. — повторило Время.— Кто пишет правду, тот и гений.
Время становилось всё менее различимым, пока, наконец, его силуэт полностью не растворился в пространстве.
Радиоприёмник играл странную песню. Вообще, это была известная старая детская песенка о дружбе. Вернее — мотив её был старый, а слова кем-то переделаны:
Дружба крепкая
Не сломается,
Не расклеится,
Если высох клей.
Друг не ходит подло
На разборки с кодлой,
Если нет такого —
Значит, нет друзей.
Третий спал. Ему снился чистый, белоснежный лист бумаги, на котором каллиграфическим почерком были выведены только четыре слова.
КОНЕЧНО, КТО ПОЙМЁТ НАПИСАННОЕ...
А.В.С.