Сегодня лил ливень. Пока с котом ждали на платформе электричку, промокли и я и кот. Вошли в пустой вагон, я поставил переноску с котом не на пол, а рядом на сиденье. По мере движения вагон заполнялся пассажирами. Все в страхе бежали с дач. Все были промокшие, грустные и угрюмые.
Где-то в район Вялок мест не осталось. Все стали приставать ко мне, чтобы я снял переноску с сиденья, но я доставал билет кота и говорил: «Там кот, вот его билет, и он имеет полное право ехать не на мокром полу, а на сухом сиденье».
Две женщины ушли молча, один мужик под сорок устроил скандал, но я его послал. А потом в Люберцах пришла женщина с ребенком и стала требовать снять кота, хотя ребенок был на нашей стороне. Он поглаживал Малыша и говорил: «Пусть сидит котик».
В итоге мы уступили, тем более, что выходить нам было через три станции.
Пожарил куриный шашлык на керосине. Когда шел в Пятерочку, то помнил, что закончилась жидкость для розжига, но когда покупал бедра и крылышки, то забыл. Вышел, плюнул, не вернулся. Жена, поняв, что случилось, сказала, чтобы я ни в коем случае не жарил шашлык на керосине.
Когда замаринованная курица подоспела, я достал угли и стал думать, чем бы их разжечь. Жена сразу определила, в чем дело и достала связки сухой травы, сохранившиеся с прошлого лета: зверобой, ромашка, шалфей. Я смотрел на все это богатство, на эти засушенные пучочки прошлогоднего рая. Собирала траву теща, а сейчас заболела и не приехала. Мне было жаль тещу, а через нее и собранную траву, и я вместо того чтобы поджечь траву и бросить на угли, плеснул керосина. Я логично думал, что он быстро прогорит, и жена, кот и собаки ничего не почуют и съедят шашлык, ничего не заметив.
Но керосин это не жидкость для розжига. Его въедливый запах распространился по всем СОТу, его учуяли и жена и кот и собаки, его почувствовали даже соседи и соседи соседей.
В общем, шашлык я ел в одиночестве, отказались даже приблудные собаки.
Кот на даче два дня просидел на дереве. Его звали кис-кис, соблазняли валерианкой, использовали таджиков, подставляли лестницу, но он тупо лез вверх. Потом из Москвы вызвали меня. Я отпросился у главного начальника под стопудовую выходную отработку, я ехал 3 часа. Когда приехал, кот сидел на дереве. Я молча взял складную семиметровую удочку и показал коту, что я сейчас сделаю. Кот спустился на землю через 2 минуты.
На Чистопрудном бульваре есть дорогая кофейня. Я в нее забегаю, потому что в ней варят реально вкусный кофе. Каждый раз, когда я захожу, у меня складывается впечатление, что меня не ждут. То обсчитают рублей на десять, то чек не дадут, а бросят, то нальют так много кофе, что я обжигаю пальцы. Возможно мне все это кажется. Возможно это мои шизофренические штучки, возможно у меня психоз. Но сегодня я зашел в обед, кафе было забито иностранцами: франузами, чехами, американцами, откуда они взялись там не знаю, но их заказы были обильными и денежными. Какой тут мой жалкий американо. Я смотрел на пиршество заграницы и думал, что иногда стоит пить кофе из автомата и не шлятся по дорогим заведениям.
В вагон электрички ввалилась очаровательная высокая женщина средних лет, за плечами которой болтается огромный двухметровый рюкзак. Женщина еле его тащит, всех расталкивая в проходе. За женщиной идет мелкий лысыватый мужчина с небольшой сумочкой, подгоняя женщину и давая ей мудрые советы.
P.S. Похоже у мужика рюкзак тоже тяжелый, напоминает палатку. Первое впечатление бывает обманчиво.
- Я до Вялок доеду? - мужик мнется у тамбура отъезжающей через две минуты электрички.
- Доедете, - отвечаю.
Мужик переводит взгляд на стоящего рядом хипана:
- Я до Вялок доеду?
- Доедете, - немного раздраженно отвечает хипан.
Мужик молчит, мужик не заходит, время отправления приближается.
Мужик глядит на девочку-подростка и спрашивает:
- Я до Вялок доеду?
Девочка-подросток отвечает:
- Мужик, иди на...й.
Мужик офигивает, двери закрываются, электричка уходит. Мужик остается на платформе.
Когда в обед я сидел на Чистопрудном бульваре, мимо меня прошел паренек в огромных студийных наушниках. Перед глазами он нес айфон, в который постоянно тыкал пальцем. Над головой паренька летел дрон, который фотографировал каждый шаг паренька и выкладывал снимки в Инстаграмм.
Я посмотрел на паренька и понял: вот он новый тип писателя-кинематографиста-мемуариста, который каждое мгновение своей жизни делает достоянием гласности.
Встали – сняли, пошли в туалет – сняли и записали, почистили зубы – в социальные сети, позавтракали – сфотографировали. Скоро тайные агенты охранки умрут от безделья и скуки. Жертвы подпольного шпионажа сами рассказывают свою жизнь и раскрывают душевный мир.
Старый редактор
Умирает старый редактор толстого литературного журнала. Вокруг его постели собрались дети, жена, родственники, друзья, прикормленные прозаики и поэты.
Старый редактор медленно открывает глаза и тихим голосом говорит:
— Друзья, хочу перед смертью признаться во всех своих грехах.
— Мы слушаем тебя Иван Иванович.
— Я всю жизнь не печатал поэта П., потому что в Коктебеле он назвал меня грязным стариканом.
— Он давно умер, утонул у горы Волошина.
— Я всю жизнь не печатал прозаика К., потому что в Зверевском центре он отбил у меня красавицу Е.
— Он давно умер, заболел сифилисом и зачах.
— Я всю жизнь не печатал критика Ж., потому что он в «Новом мире» плохо отозвался о моем романе «Отстой».
— Он давно умер, выпил в мороз холодного пива и сгорел от лихорадки.
— Я хочу попросить у всех вас прощения и ну и т.д.
Концовки я не придумал, можете сами придумать.