Ни письмо, ни зелёную ветвь не донёс мне клокочущий голубь –
лишь Минерве на шлем синий ворон слетел, клюв осклабив крутой.
Мы сидели на кухне, шуршали про блики, клинки и Der Golem,
и держал три короны сияющих я над твоей головой.
И ветвились под кожей несмелые, гибкие, тонкие реки,
и на пальце кольцо, как оса в той слезе, обронённой корой,
мне зияло. Теперь, опуская тяжёлые, прочные веки,
укрываюсь, чтоб встретить свой сон пустотелый, я чёрной дырой.
Но отвесным гвоздям и лепечущей рыбе не сделаться целым.
Кто ты – враг или будничный чопорный друг, не смогу я понять.
Мне – вплетаться в карельский сырой перегной неоправданным телом,
а тебе – провожать юрким взглядом века, что гербами звенят.
Опустив на реальность тяжёлые, мраморно-круглые веки,
я забуду о том, как я пылен, застенчив, младенчески-груб.
Только ворон слетает на бюст в моей памяти библиотеке
и когтями скребёт мироздания грозный маячащий куб.