***
«…Александрович Серов
в этом доме жил и умер».
Две картины помню: в шуме
синих пенистых валов
едет к морю Навсикая,
стирка будет ей большая,
ветер светел и суров.
Деву бык везет в пучину,
сновидением дельфина
прочь скользит от берегов
Навсикая иль другая…
Я иду себе, гуляю.
...Александрович Серов...
Красный штрих Гогена
Повлажневшего воздуха свет -
синеватый, тугой, словно вена.
В этой желтой, и только, траве
вижу красные нити Гогена.
Это он свою ставит печать
на бурьяны, овраги и лозы,
научивший цвета различать.
Тонкий красный в глазу, как заноза...
На его красноватой траве
подгулявшие пляшут крестьяне
и такой занимается век,
от которого холодом тянет.
Черный квадрат
Раз в райском саду, где свет солнечный дремлет
и душу взяла соловьиная трель,
в раздумье тяжелом уставясь на Землю,
Мадонну спросил Рафаэль:
- Что сталося с родом праматери Евы?
Вкус портится день ото дня.
Я в ужасе просто! Какой-то Малевич
теперь знаменитей меня.
И голос ответил из рощи зеленой:
- Тут дело все в правде, брат.
"Мадонна" твоя - ведь совсем не Мадонна,
а "Черный квадрат" - это черный квадрат.
На выставке Верещагина
Художник не замешан в реализме -
документальностью меня не обмануть.
Солдатских трупов навидавшись в жизни,
он пишет суть:
бухарские цветастые халаты,
степной простор - узорчатый, ничей...
Сгустившиеся в краски ароматы,
как мед, стекли на дно его очей.
Я тоже счастье часто цветом мерю...
Мне бык кивнет рогами на ходу
и Тамерлана растворятся двери.
И я сквозь них пройду.
На выставке Коровина
Когда ничего впереди,
и сердце трясется от злости,
пойди в будний день погляди
в музее Коровина Костю.
Сначала лужок, ручеек,
чаёк на веранде на даче,
но цепкий хватает зрачок
Марсель и Печенгу в придачу.
Век скачет, как старый сатир,
но зорок, хотя чуть рассеян,
в мозаику сложит крошащийся мир
любитель парижских кофеен.
Кружит балерины волчок,
в фаворе волшебные сказки.
Кричит золотой петушок
и быстро сгущаются краски.
Красуется в поле война,
цветут над окопами взрывы,
и выдавлен тюбик до дна -
цветы твои слишком крикливы.
Слепая пожалует смерть...
Царапая глаз ротозея,
что видел ты, будет висеть
на стенах в московском музее.
На выставке Марке
Баркасы и серую воду,
пакгаузы, тень на песке,
и серый туман небосвода
рисует художник Марке.
Рисует тоску и свободу
на свой полудетский манер
и серое черным обводит
над тусклою гладью Альбер.
Пейзажи его не спесиво
по лестнице в залы наверх
поднялися мерным приливом
и смыли художников всех.
Буденной водою живою -
нарядный цветастый дурман.
Осталось, наверное, двое -
Ван Гог и, быть может, Сезан.
На выставке Серебряковой
К свету Средиземноморья,
итальянских красок свету,
одурев совсем от горя,
я когда-нибудь уеду.
Чтобы, как Серебряковой,
стала цвета суть открыта,
и с небес спустился снова
гений в части колорита.
Примечание: В 1919 году от тифа умирает муж Серебряковой, их дом в Нескучном в нынешней Белгородской области разграблен. В 1924 году Серебрякова уезжает в Париж, оставив в СССР мать и двоих из ее четверых детей. На родину она больше не вернется.Многие картины Зинаиды Серебряковой связаны как с французским, так и марокканским Средиземноморьем. Т.н. крестьянский цикл Серебряковой (1914-17гг.) созвучен работам итальянских живописцев эпохи Возрождения.
На выставке Нестерова
Я смотрел на странников и путников,
не очень веря во всю эту Русь Святую
накануне ее гибели.
А снаружи все грохотал и грохотал гром,
и струя воды вдруг потекла с потолка
прямо перед "Воскрешением Лазаря".
***
когда от жизни всей крупица
одна останется внутри
тогда в музей приди проститься
с актрисой Жанной Самари
своей любимою товаркой
навстречу ей спеша сквозь зал
ты вспомнишь как ее на марке
впервые в детстве увидал
и обещанием награды
душистым ворохом тепла
ты понял жизнь навстречу садом
иль звездным небом расцвела
потом она казалась адом
и шла упрямясь вкривь и вкось
но обещание награды
ты знаешь это все сбылось
дивясь ее улыбке алой
уже готовясь в тяжкий путь
влюбленным мальчиком из зала
ладонью не забудь махнуть
Веласкес. Утро
Владимиру Чернявскому
С мамой ты идешь в Севилье где-то,
но петух сквозь сон тебе горланит хрипло:
просыпайся и пиши портреты
всей семье Четвертого Филиппа.
Пляшут и поют твои собратья:
карлики шуты комедианты.
Ты кладешь по серой ткани платья
Маргарите розовые банты.
А в зрачки тебе пускает корни
цепкое безжалостное лето.
Что же ты, как скряга, пишешь в черном,
пьяный от несмешанного цвета?
Пьяному и море по колено,
пьяному границы все открыты...
Вот куплю билет, поеду в Вену
посмотреть инфанту Маргариту.
В Прадо
Ах, не надо, не надо, не надо
заходить тебе, миленький, в Прадо.
Мрачновато-серебряный Гойя
там тебе нарисует такое,
что тоску на испанский манер
не развеет красавец Дюрер,
хоть и будет, как Рубенсу, сниться
прыщ у грации на ягодице.
И усталый от зрения мозг
окончательно вынесет Босх.
Но у сердца свои именины:
обласкает Веласкес - "Менины".
На ребенка пролились лучи,
за мольбертом художник торчит.
Маргарита стоит как живая,
весь испанский маразм искупая.
***
В Толедо пОд вечер приедь
и подымайся в гору,
смотреть - лучей последних медь
погаснет скоро,
- на белокаменный собор
арабской старой веры,
где на колонах до сих пор
кривляются химеры.
Мигнув, потухнет солнца глаз
и тучи дрогнет веко.
В квартал еврейский опустясь,
ищи эль Греко.
Картина Владимира Чернявского
Под мост заплывает на Сене-реке,
как облако белый, кораблик Марке.
Уходят в лазурь за Нотр-Дам облака,
как след за кормою колышет река.
А башни собора растут в высоту,
и красный автобус стоит на мосту.
И дерево с кроною желто-зеленой
над самой водой и у дома с балконом.
И видишь: спонтанными пятнами цвета
раскрашен невзрачный кубизм парапета.
И жизнь продолжается - так ли, иначе...
Вот умер Володя, а краски все ярче.
Вокзал Д`Орсэ
1.
нас запустил в Д’Орсэ
служитель темнокожий
мадам Альфонс Доде
там на тебя похожа
клубился белый пар
как будто снега комья
а ныне Ренуар
мне о тебе напомнил
твоей живой красы
мне сообщая цену
сквозь стекла где часы
я посмотрел на Сену
вверху белел Монмартр
как храм Ерусалима
такой случился art
почти неодолимый
2.
Бросить все и уехать в Париж,
мыть посуду и стать знаменитым.
В кронах воздух мучительно рыж,
и студеное небо открыто
для прощальных порывов души,
для хрустальных каскадов печали.
На бульварах его согреши,
чтоб последние франки пропали.
Оттянись, господин либертэн,
отгрызи свой кусочек свободы,
белый прах не стряхая с колен,
помолись под высокие своды,
на четыре на стороны все
погляди - если мало,
поброди по вокзалу Д’Орсэ,
погуляй по вокзалу.
----------
ВОКЗАЛ Д’ОРСЭ - сейчас музей импрессионистов
***
Красноногий привиделся аист
над сухою травой перелога
и, с работы домой возвращаясь,
отчего-то я вспомнил Ван Гога.
По двору утром ездит железо,
я проснусь и пойду на работу.
Может быть, себе ухо отрезать?
Взять высокую желтую ноту.
1999
*
[Арль], 24 марта [1889]
"... для того, чтобы достигнуть той резко-желтой ноты, которая мне удалась этим летом, все нужно было довести до крайности".
из письма Винсента Ван Гога
Кутузовская - Фили
Этот мост у Филей -
будто в Арле, в Овере? -
промелькнет меж ветвей
на стекле метро-двери.
Поезд въедет во тьму,
со стены метро-склепа
просигналит ему
желтозвездное небо.
И, на стрелке восстав,
в полевую дорогу
Бог отправит состав,
Бог в ушанке Ван Гога.
P.S.
***
И.Трофимову
Поймы и холмов сухой пейзаж:
с охрою и зеленью - прореха.
Но под вечер строгая гуашь
хорошо лежит на фоне снега.
И, хоть зимний день коротковат,
мимо рощ идешь и смотришь в оба,
как декабрьский стелется закат
по стеклу московских небоскребов.
***
Метель за оттепелью длинной...
Последний белый снег лежит.
И с неба розовый и синий
в его вмешались колорит.
Как будто баба молодая,
пальто набросив и платок,
детей с гулянья забирая,
на двор выходит без чулок.
Татарово
За эту ночь легко отдашь
тепло от печек всех -
теней ложится карандаш
на серебристый снег.
Трещит и вымерзает сад -
плохие времена.
Но рядом весело горят
Венера и Луна.
Брейгель. Охотники на снегу. Январь
Январь уж наступил давно. Зима
белым-бела на всей природе.
И не сойти ли нам слегка с ума,
не стать заледенелых веток вроде?
А под горой уже расчищен пруд,
и на коньках брюссельцы или льежцы,
и Брейгеля охотники идут
охотиться на конькобежцев.