Повесть о необыкновенной красавице Серебряного века, Ольге Афанасьевне Глебовой-Судейкиной и про её окружение.
Все персонажи не выдуманы.
Прототип главного героя реален и живет в Санкт-Петербурге.
-----------------------------
отдельное спасибо Маргарите Перепелкиной за наши ночные беседы по скайпу
-----------------------------
***
Бог всегда играет с тобой в долгую и поэтому выигрывает.
Ты же всегда делаешь ставку на короткий отрезок времени и проигрываешь. Нет, конечно, сначала выигрываешь, а потом оказывается, что победа досталась не тебе.
Ты радуешься приобретению какой-нибудь вещи, или поступлению внезапной суммы денег, а они оказывается были даны тебе не просто так, а в кредит. Ты ликуешь, что фортуна тебе предоставила возможность быть победителем, а на самом деле, тебе просто дали возможность потешить свое самолюбие.
Или вот одаренный ребенок, рожденный, казалось бы, для счастливой жизни, окруженный любящими родителями, имеющий благосостояние и все возможности для того, чтобы приумножить богатства, вдруг оказывается потерявшим все и всех. Как к примеру Екклезиаст, или великий Моцарт.
Какое провидение вмешивается в ход вещей, и гениальный композитор ведет полуголодное существование, а неграмотный ростовщик присваивает себе лавры гениального драматурга. Какие неведомые механизмы задействованы в этом мире? И что это за нечто, что заставляет огромное количество народа делать выбор в пользу заведомого мерзкого, меркантильного и необразованного существа, попирая человека талантливого и великодушного. Примеров не просто много, им несть числа, что заставляет думать про какое-то невиданное правило, чем про обычное недоразумение...
***
Совсем не старый, но уже и не совсем молодой мужчина, стоял на Пантелеймоновском мосту и смотрел на Невскую перспективу реки Фонтанки.
Это был человек высокого роста, с смуглым открытым лицом и короткими волосами цветом лунного свечения: так странно отливала его проседь по сравнению с загорелым лицом. Он был одет нарочито небрежно, в помятую толстовку и рваные джинсы. Но в этой нарочитой небрежности чувствовался какой-то неуловимый на первый взгляд стиль, который отличает людей с хорошим вкусом и образованием.
Слева нависала темно-зеленая стена Летнего сада, справа - оранжевые, в лучах заходящего солнца, стройные колоннады величественного здания института Правоведения. Именно здесь, воспитанников этого заведения прозвали чижиками-пыжиками за канареечный цвет мундиров.
" Чижик-пыжик где ты был, на Фонтанке водку пил", - пробормотал Герман, такое имя носил наш герой, и пригубил из пакета маленького мерзавчика. Алкоголь своей теплотой уютно разлился в иссушенном тяжелым похмельем мозге и спровоцировал состояние приятной эйфории и полета.
"Экая мяфа. Хорошо вставило. Вот-бы сейчас чуток полетать" - подумал он, и представил, как обретя крылья несется над водной гладью Фонтанки и вылетает на простор Невы. Его взгляд коснулся следующего моста и угла крайнего дома.
Герману было невдомек, что его знаменитый прапрапрадед, о котором он никогда и ничего не слышал, в каком-то нереальном XVIII веке построил этот дом и жил здесь. Генерал-инженер Фридрих Вильгельм Бауэр был одним из тех подвижников без деятельности которых не возможно представить историю Санкт-Петербурга, и, даже, историю всей России. Картограф и военачальник, инженер-гидростроитель построил такое количество значимых объектов, что не совсем понятно, как он смог все это воплотить за свою достаточно короткую жизнь в 52 года.
Что не скажешь про Германа. К своим пятидесяти двум он ничего не добился. И, похоже, только профукал все то, что ему было даровано судьбой.
Но именно около этого дома у него сегодня было назначено свидание с дамой.
***
Он живет на Староневском,
в коммунальном коридоре,
Между кухней и уборной,
и уборная всегда полным-полна;
И к нему приходят люди
с чемоданами портвейна,
И проводят время жизни
за сравнительным анализом вина;
А потом они уходят,
только лучшие друзья
И очарованные дамы
остаются с Ивановым до утра;
А потом приходит утро,
все прокурено и серо,
Подтверждает старый тезис,
Что сегодня тот же день,
что был вчера.
БГ «Иванов»
***
Комната в коммуналке на Староневском около Московского вокзала, в которой жил Герман, была от пола до потолка обклеена коробками от импортных сигарет. Вот такой застарелый и нелепый хайп.
Коммуналка, это то, что осталось от некогда огромной квартиры успешного дореволюционного прадеда-аптекаря, имеющего несколько крупных аптек на Невском.
После революции жилплощадь реквизировали, и, теперь, Герман проживал, после смерти матери, в маленькой комнате-пенале с узким окном выходящим на глухую стену Петербургского двора-колодца. Пропахшую горелыми бычками и прокисшим пойлом комнату посещало много незнакомых и случайных людей. Настоящее обиталище питерского потертого богемного хипстера 80-90-х годов.
Единственно, что напоминало о былом величии фамилии был серебряный кубок с эмалевым гербом с латинским девизом.
NITIMUR IN ALTIUS (Стремимся к высшему).
Герман всегда думал глядя на эту надпись, что этот герб далекий предок замыслил, как своеобразный оберег от балтийской хандры. Паскудство серых будней затягивало похлеще болота на которых стоял этот промозглый город.
Тем более было непонятно к какому высшему необходимо стремиться. Где это высшее? И, главное, зачем? Герману всегда казалось это «высшее» в виде сияющей белой горы.
На прикроватной тумбочке лежал ноутбук. И это все, что могло бы заинтересовать собутыльников и случайных посетителей этого жилища. Но они, как правило интеллигентные люди, вели себя благопристойно, и не интересовались умыкнуть плохо лежащие вещи.
В ноуте был мир, в который Герман никого не пускал. Там было целое кладбище нереализованных амбиций и желаний несостоявшегося художника, поэта и писателя. Там был мир знакомств и тщетных поисков идеалов. Иногда, казалось, что поиск должен был разрешиться несказанной удачей. Но все заканчивалось обыкновенно. Ничем.
А потом, поиск идеала, который стал для Германа, чем-то вроде несбыточной мечты. Он понимал, что найти этот идеал в реальной жизни вряд ли представляется возможным.
Кстати, насчет идеала.
Как-то подростком он случайно забежал с друзьями в некрополь Александро - Невской Лавры. Там бродя среди могил наткнулся на прекрасную скульптуру плакальщицы.
Это была изваянная из черного мрамора молодая женщина. Ниспадающие складки подчеркивали ее идеальную фигуру. Невыносимо-сексуальная и целомудренная, она так взволновала юношу, что парень свихнулся. В тайне, стал он посещать этот уголок некрополя.
А потом, как постыдное откровение, которое приносило неимоверное удовлетворение, стал приносить цветы.
Это занятие было абсолютной тайной, про которое никто не знал.
Вот и сейчас, этим поздним вечером, открыв серебристую крышку с надкусанным яблоком, он был готов в очередной раз к новым поискам своей несбыточной мечты.
Недавно он, после долгих поисков на просторах инета, наткнулся-таки на крайне интересную, как ему показалось, анкету. На первый взгляд, совершенно ничего особенного, но, как и в предыдущем случае с памятником, здесь чувствовалось непреодолимое фатальное притяжение.
Сегодня он решил продолжить общение с ночной визави.
***
21 августа, 02:29
ГЕРМАН
Обладательнице ангельского лика и небесных крылышек, привет!
Я , давеча был занят, и поэтому не докучал вам своими телеграммами.
И, все-таки)) глядя, в очередной раз, на ваши фотографии, нижайше прошу вас соблаговолить мне периодически баловаться эпистолярным жанром с обращениями к вам.
Даже не надеясь на взаимность, почту за счастие просто периодически писать вам )) короче, если без заморочек, вы просто нравитесь мне.
А чтобы эта вся ботва не казалась вам слишком назойливой, имеете право мне не отвечать, написав только одно слово - "Извольте")) или там, "Согласна", что ли)
А я, в свою очередь, буду изредка посвящать вам какое-нибудь письмецо) мне кажется, такие правила игры вас не будут напрягать)
21 августа, 02:35
ЛИЗА
Ну разумеется не будут) Мы можем даже пообщаться по-скайпу. Собственно говоря, мне крайне жалко времени на общение по переписке, когда это можно делать в реале) Мой ник PSISHA.
От приятного волнения Герман схватился за сигарету.
Наступало время второго акта марлезонского балета, где маски начнут постепенно сниматься, а под ними проявляться реальные черты участников этого карнавала.
Окно ноутбука замигало голубым светом.
***
Влюбленные в белом купе;
Постель холодна как лед
Влюбленные в белом купе
Постель холодна как лед
Два поезда на перегоне -
Один из них не дойдет
Если ты рододендрон -
Твое место в окне.
Если ты истинный якорь -
Давай, брат, лежи на дне
Но если ты хочешь войти -
Придется выйти вовне.
Так не пой, Инезилья, при мне
Ни про осень, ни про весну
Не пой про то, как летят
Не пой про то, как идут ко дну
А лучше вообще не пой
А то я усну
Влюбленные в белом купе
Вагоны летят вперед;
Влюбленные в белом купе,
Рельсы хрустят как лед.
Сегодня все поезда в пути -
Ни один из них не дойдет
БГ. «Два поезда»
***
21 августа, 02:37
ГЕРМАН
Здрасте, вам!
21 августа, 02:37
ЛИЗА
Здравствуйте, Герман!
В окне скайпа на него смотрело с улыбкой совершенное личико в обрамлении светлых волос. Тонкие и правильные черты лица, чувственный рот, большие слегка прищуренные глаза, все это навевало на Германа ощущение гармонии и спокойствия.
Если быть до конца откровенным, то такой внешности на просторах инета он еще не встречал. Как-бы вот, не захаживали такие типажи в это царство неприбранных мыслей и растрепанных чувств. У них, видимо, и без этого, все было тип-топ.
«Похоже, это ненадолго» - с грустью подумал наш герой, но с несколько нарочитой бравадой спросил:
- Надолго-ли в наши края, небесное создание?
21 августа, 02:38
ЛИЗА
- Проездом в Париж. А насколько задержусь на вашей станции, все зависит от проводника))
21 августа, 02:38
ГЕРМАН
А я, с недавних пор, верю в судьбу… в разные совпадения…
- сказал Герман, - послушайте как созвучно:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
21 августа, 02:38
ЛИЗА
...Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна…
- продолжила смеясь собеседница, -
Герман, да вы знаток стихов Ахматовой. Как приятно…
***
После трехчасовой увлекательной болтовни Герман долго еще не мог заставить себя заснуть. Курил одну за одной сигареты и тупо с улыбкой смотрел в одну точку, пытаясь то ли увидеть что-то, то ли просто у него дали сбой навигационные приборы в черепной коробке.
Короче, как говорят, парень подсел на очередной наркотик. И, надо сказать, этот наркотик был отменного качества.
Но, как-то, удивительном образом, после употребления сего зелья не хотелось ни пить горькую, ни пускаться во все тяжкие. Напротив, хотелось сделать этакое нечто положительное и доброе.
«Надо будет с ней обязательно встретиться. Обязательно!» - думал Герман, - «В следующий раз надо будет назначить ей встречу. Такую рыбку упускать совершенно нельзя!!»
***
Она-таки не пришла на свидание.
И вид дома, где она, как-бы жила, был совершенно не жилой.
Конечно Герман догадывался, что скорее всего она была все это время где-то рядом. Ибо такое понятие как женское любопытство, в комментариях не нуждается. И, видимо, она была напротив этого дома, с другой стороны Прачечного моста, около Летнего сада и наблюдала за ним.
Но вот как же он ее просмотрел? – вот это вопрос.
Его внимание привлекла приоткрытая дверь со стороны Фонтанки. В этом здании, которое находилось на самом слиянии Фонтанки и Невы, производились реставрационные работы, и, как водится, это был один из тех замечательных моментов, когда здание можно было посетить и рассмотреть без лишней суеты и пререканий со стороны обитателей.
Герман прошел по темному коридору и остановился около узкой комнаты с видом на Неву.
На древнем дубовом горбатом полу, поведенного всевозможными доисторическими наводнениями, лежали разбросанные листы бумаги и маленькая иконка.
- Святой Пантелеимон, - прочитал по слогам Герман.
Подняв с пола первый попавшийся лист он пробежал глазами текст и потом стал медленно и задумчиво собирать в стопку разбросанные листы писчей бумаги.
Это был то ли роман, то ли повесть, без начала и без конца. Но написанное было довольно-таки любопытно, потому как Герман сразу бросилась в глаза его фамилия - Бауэр.
Собрав бумажки в стопку, он постоял возле окна, полюбовался закатной Невой и не спеша вышел.
Возвращаться к себе не хотелось. Он зашел в Летний Сад, сел на скамейку и начал читать…
Возможно, эти листы были самое начало рукописи. По-крайней мере, так было бы логично предположить.
-----------------------------------
ТЕКСТ РУКОПИСИ
***
1924
Видели ли вы Летний Сад августовской ночью?
Когда осенний ветер колышет черные громады вековых вязов и дубов, а пропитанные сыростью стволы немилосердно трещат под напором неприветливого балтийского ветра?
Неприятное ощущение мистики и чертовщины...
За фонарными столбами Пантелеймоновского моста тускло фосфорицируют из мрака погруженные в глубокий сон дома. Благочестивые люди уже давным-давно спят. И поэтому черные окна дают ощущение полного одиночества и неприкаянности.
Вот такой невеселой дорожкой 21 августа 1924 года торопилась домой хрупкая женщина в голубом лёгком платье.
Эта тонкая фигурка похожая на фарфоровую танцовщицу из сказки про оловянного солдатика слишком не вязалась с враждебной атмосферой Петербурга.
"Спать. Поскорее добежать до постели и спать." - думала она, - "Наконец-то я уезжаю в Париж. Вот там-то, и только там будет солнце. Там будет простое человеческое счастье..."
Имя таинственной незнакомки: Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина. И мой рассказ будет о ней.
Не написать о ней я не мог. Потому как с некоторого времени её образ стал меня преследовать.
Выражалось это в том, что беря наугад любую книгу из своей библиотеки, и открывая наобум страницу, я попадал на новую информацию о ней. Она как-бы кричала о себе, что не заслуженно забыта.
Сначала я удивлялся. Затем раздражался. Потом понял, что скорее всего выбран в качестве проводника и успокоился. Поэтому постараюсь оправдать выбор.
Итак.
На слиянии Фонтанки и Невы, как раз напротив упомянутого Летнего Сада, стоит дом, где сейчас тускло светится окно. Шестое окно от угла. Там в комнатке-пенале, увешанной от пола до потолка иконками, стоят две табуретки. На них лежит чемодан. Высокая худая фигура с накинутой шалью на острые плечи, пишет карандашом на клочке бумаги.
Знакомьтесь. Анна Андреевна Ахматова. Это она.
За мгновенье до звука открывающейся двери, она поворачивает голову, как какая-то птица, и замирает с улыбкой на лице.
Способность предчувствия появления гостей у ней была с детства. Иногда она умудрялась открывать дверь перед носом гостей, когда они только тянулись к звонку.
Отнесем это к череде необъяснимых явлений, совпадений и мистики, которые будут сопровождать этих персонажей на протяжении всех их жизней. Объяснять это не имеет смысла. Ибо, как говаривал Принц Датский - "Есть много на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам."
У двух подружек, Ани и Ольги, комнаты в коммуналке друг напротив друга, только у Ани с видом на Неву, а у Ольги пошире и по-уютней - во двор, с видом на грядки овощей. У Ольги стоят на комоде фигурки из фарфора. Она художник на бывшем Императорском Фарфоровом заводе. И эта жилплощадь была ей дана благодаря стараниям ухажера Ани, некто Пунина, художественного руководителя этого завода. Ахматова-же живёт с ней просто, как близкая подруга.
- Доброй ночи, Аничка! Жужжишь?
Обе весело рассмеялись, вспомнив свою кухарку. "Жужжанием" старуха, под странным именем Макушина, называла вечное бормотание Ахматовой, проговаривавшей возникавшие строчки стихов. Когда же Аня замолкала, вечно недовольная Макушина ворчала: "Раньше хоть жужжала, а теперь распустит волосы, и ходит как олень!" Поэтому, вдобавок ко всему, Ахматова получила прозвище "Олень", которым потом, смеясь, даже подписывала домашние записки.
- Сегодня, - продолжает Ольга, - на фабрике переполох. Молодая работница отравилась синильной кислотой. Оказалось под влиянием несчастной любви, выпила надглазурную синюю краску, которую все почему-то называют "синильной кислотой". Всё лицо, руки и платье в синей краске, а дурочке - ничего.
От звонкого смеха с импровизированного чемоданного стола упал карандаш на горбатый, поведенный наводнением пол.
- Какой ужас! – сказала Ольга, поднимая огрызок карандаша, - Анка, посмотри, как это пятно на обоях напоминает Пиковую Даму!!
- Ничего удивительного,- невозмутимо отвечала Анна, - в соседнем доме жил Александр Сергеевич и живописал сие произведение. И, очень может быть, её душа переселилась в это пятно, и сейчас наблюдает за своей воспитанницей Лизой.
Надо сказать насчет Лизы. Имя Лизы прикрепилось к Глебовой-Судейкиной довольно давно.
Некогда Ольге некий очередной воздыхатель, Юрий Беляев, написал пьесу «Псиша», в которой главную героиню Лизу Огонькову она долгое время играла. Играла с очень большим успехом. Прообразом главной героини была Параша Жемчугова, возлюбленная графа Шереметьева, которая жила в XVIII веке совсем рядом с этим адресом, в Фонтанном доме Шереметьевского дворца.
Кстати опять совпадение, скоро Анна Андреевна переедет в этот самый дом и будет там долго-долго жить.
Короче, очень часто в порыве нежности, Ахматова часто называла Ольгу Лизой.
ФОНТАНКА,2
А дом, в котором они живут сейчас, старый особняк на слиянии Фонтанки и Невы. Теперь всеми забытый, он является по очередному невероятному совпадению началом и концом, так называемого "Серебряного Века".
В нём, в доме генерала Бауэра, за полвека до Ахматовой и Судейкиной жила семья тайного советника С.И. Мережковского, чей сын Дмитрий станет всемирно известным писателем, одним из столпов Серебряного Века. Здесь он будет жить до 16 лет. Его сборник стихов "Символы" станет манифестом "Нового искусства".
А насчёт конца этой эпохи, то этот момент запомнили многие.
В этом 1924 году "Царицу Серебряного Века" Ахматову перестанут печатать.
В те дни она на Невском мосту встретит Мариэтту Шагинян, та скажет: "Вот вы такая важная особа. О вас было постановление ЦК: не арестовывать, но и не печатать". На долгих 16 лет издательства будут игнорировать её стихи.
Здесь опять исполнилось одно пророчество. Или, если угодно для скептиков, обыкновенное совпадение.
Дело в том, что в далёком 1915 году Ахматова написала стихотворение:
Молитва
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей
Это стихотворение она читала со сцены много раз. А как-то раз Ольга Глебова-Судейкина наконец-то внимательно вслушалась в текст:
- Господи, Анна! - воскликнула Ольга Афанасьевна, - Ну, хорошо, ты сама готова всячески страдать, "чтобы туча над темной Россией" рассеялась.
Мы тоже готовы пострадать, если бы это помогло нашей бедной России.
Но почему ты так легко соглашаешься, чтобы Бог отнял жизнь ребенка, твоего Лёвушки, и твоего друга, твоего мужа и, между прочим, отца твоего единственного ребенка, Николая Степановича Гумилева?! А ты их согласие на такую судьбу спросила? Ты не боишься накликать беду на них тоже?!
Ну, конечно, как истинный поэт, Анна Андреевна ничего такого не боялась.
Но провидение свершилось. Гумилева - расстреляют, сына - 2 раза репрессируют, печатать - запретят.
Так может стоило бы поаккуратней выражаться, когда обращаешься к Богу?
ОЛЬГА
Единственное богатство - фарфоровые куклы, - уместились в небольшой чемоданчик. К своим сорока, это все богатство, которое ей было нажито. Уже не осталось боготворимых ею мужчин. А нынешние кандидатуры были все, как на подбор, не просто не активные, а никакие. Даже слишком никакие.
Совсем недавно, к примеру, попали под дождь с художником Юрием Анненковым. Ольга категорически, тоном не терпящим возражений, пригласила его переночевать. Так он даже не посмел предложить ее согреть в её постели, несмотря на то, что спать в альтернативе можно было только на неудобной банкетке, а в качестве покрывала ему было предложен коврик на полу.
Предложено все это было ради смеха так, что бы наверняка догадался. А он, бестолочь, накрылся этим половиком, и всю ночь храпел, что хоть всех святых выноси вон.
Да, нынче мужчины стали совсем не те. Хотя, по-правде сказать, когда они были те?
Когда утром Аня принесла на подносе чай с сахарином, и приветствовала словами: "Ребятишки, я вам тут завтрак принесла" Ольге было совсем неловко демонстрировать свое фиаско.
Кстати, можно понять господина Анненкова, что потом через много лет в Париже, встретив Ольгу, он попытается оправдаться за испытанную ей неловкость, устроив ей царский обед в ресторане Maxim и сделав ей заказ на несколько кукол, снабдив ее приличной сумой денег.
Правда, несмотря на то, что она сильно нуждалась и жила впроголодь, все эти деньги она сразу же истратит без остатка на покупку птиц. Как символ эфемерных надежд. Надежд было очень много. Даже слишком. Птиц было куплено несколько сотен. Зато каких разнообразных и экзотических!
В Париже наступило настоящее одиночество. Фарфоровые куклы, продажей которых она это все время жила, закончились. Продавая последнюю куклу, Ольга загадала, что если хорошо её продаст, то станет лепить только Богородиц. Так оно и случилось. Но скудные поступления денег не позволяли ей купить даже приличные сигареты. Иногда она ходила по парижским улицам и собирала недокуренные бычки.
Но все это будет потом.
***
Анданте prestissimo*
*(идти не спеша, но в высшей степени быстро)
- Аничка, прощай!
- Как устроишься, напиши.
Тринадцать разбитых ступенек последнего петербургского пристанища. А дальше, поток невероятно быстрой смены мизансцен не оставивших никаких воспоминаний.
Комнатка на восьмом этаже 16 округа Парижа и постоянная нужда в одиночестве такого большого и такого провинциального города.
"Как устроишься, напиши..."
Не устроилась, не написала. Не написала, потому как не устроилась.
Потрясающе, но прошло еще двадцать лет, как один день. И только птицы скрашивали недостаток общения.
Ольга Афанасьевна научилась с ними разговаривать, наделив их именами своих бывших знакомых. Когда наступили тревожные дни бомбежек американцами Парижа, она даже не спускалась в бомбоубежище.
Только в один раз спустилась, захватив с собой двух самых любимых птичек.
Но именно в этот день бомба упала на крышу её дома. Вместо её комнаты зияла огромная дыра, повсюду лежали обгоревшие и разорванные птицы. Несколько птиц были живы. Ольга их окликнула, но птицы не ответили своей бывшей хозяйке. Ольга была уверена, что скорее всего птицы не простили ей предательства, того, что она их покинула.
А первым кого увидела - желторотого кенаря. Он лежал растерзанный подле её порога.
ВСЕВОЛОД. 1913 год.
Желторотый кенарь, молоденький корнет, Всеволод Князев был потрясающе красив и сексуален. Но в силу своей молодости был скромен и застенчив, как барышня.
Ольге он был не сильно интересен, но азарт отбить у бесовского Кузмина его любовника, и влюбить в себя, О, как это было сладостно! Месть окрыляла и наполняла взгляд красавицы потрясающим волшебством и магическими чарами.
Дело в том, что, в свое время адский писатель и поэт Михаил Кузмин был любезно приглашен пожить на квартире её мужа художника Судейкина. Чем он долго пользовался до тех пор, пока не произошла одна чрезвычайная неприятность.
Судейкин, в духе того времени, был человеком прогрессивных взглядов. И если, - думал он, - я художник, то должен попробовать все, ну или почти все. Заниматься сексом с Кузминым он станет за долго до свадьбы с Олечкой Глебовой. А Кузмин, как истинный писатель и поэт станет все это фиксировать в своем дневнике.
Да вот только зачем он открыл эти записи на тех самых страницах и подложил на самое видное место в своей комнате, зная, что сейчас зайдет сюда Олечка? Уверен, сознательно. Что бы посмотреть на реакцию совсем молоденькой девочки, на великую похоть диавола, коим он иногда себя считал.
Эксперимент удался. Олечка прочитала. Ужаснулась. И немедленно потребовала, что бы этот диавол съехал. Кузмин затаив обиду перестал с ней общаться. Он не хотел ничего плохого. И, более того, даже сейчас испытывал к ней плотское вожделение. Он мечтал о тройственном союзе. Где она бы любила Сергея, а Сергей бы любил его. А Олечка по юной глупости своей это не оценила.
Но и Судейкин тоже её покинул, заявив, что отныне она ему не интересна.
Летом 1912 года, в кабаре "Бродячая Собака" Кузмин попросил своего очередного любовника Всеволода Князева преподнести две траурных розы Олечке Глебовой-Судейкиной.
Жест символический и понятный. Юноша-же чертыхнулся о чью-то ногу, и упал лицом в колени одной из трех красавиц этого кабаре. Конечно-же это была наша Ольга. Когда Всеволод поднял глаза на даму, то моментально был очарован глубиной этих глаз. И конечно же влюблен моментально.
Карфаген был отмщен.
Но какие стихи писал ей Всеволод! Как страдал! Конечно они далеки от совершенства, но этим может и притягательны:
*****
Вот я лечу к волшебным далям,
И пусть она одна мечта —
Я припадал к её сандалиям,
Я целовал её уста!
Я целовал «врата Дамаска»,
Врата с щитом, увитым в мех,
И пусть теперь надета маска
На мне, счастливейшем из всех!
Всеволод Князев, 17 января 1913
Насчет «Врата Дамаска», увитым в мех» тут все вроде-бы ясно…
А ведь совсем еще недавно он готов был молиться на Кузмина, посвящая ему интимные сроки:
Захочешь, я уйду в пустыни,
И буду петь и петь хвалы,
И будет солнцем мне, святыней
Укол божественной стрелы.
Про какой укол стрелы написаны эти строки распространяться не будем. И достаточно быстрая замена этих восторгов на восторги по поводу «врат Дамаска увитых в мех» свидетельствует лишь о том, что самоназванный Пьеро разрывается между Арлекином и Коломбиной, забыв все правила commedia dell'arte
***
Вы — милая, нежная Коломбина,
Вся розовая в голубом.
Портрет возле старого клавесина
Белой девушки с желтым цветком!
Нежно поцеловали, закрыв дверцу
(А на шляпе желтое перо)…
И разве не больно, не больно сердцу
Знать, что я только Пьеро, Пьеро?..
Но вот, к примеру, для сравнения, написанные в это же время, стихосложения посвященные Ольге Глебовой Федором Сологубом, которого за глаза все звали "кирпичом в сюртуке":
***
И если жаркие персты
Тебе сулят любовь и ласку,
Глаза легко опустишь ты
К благоуханному Дамаску.
И близ Дамаска, в стороне,
У светлой рощи мандрагоры,
На этом радостном пятне
Ты, вспыхнув, остановишь взоры.
Согласитесь, подозрительно очень похожие эпитеты, что свидетельствует о подобных экзерсисах в "блаженных рощах мандрагоры") И это всё к тому, что Федор Сологуб был явно не герой её романа.
В этих хитросплетениях действительно разобраться нелегко. Едва ли Всеволод мог ориентироваться в клубке взаимных связей и страстей персонажей этого балагана, в который он так неосторожно ворвался со своей романтической любовью.
Выстрел прозвучал 29 марта 1913 года в Риге, где и размещался 16-ый гусарский полк. Всеволод Князев умер не сразу, а только лишь 5 апреля, в городской больнице. Спустя три дня он был похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище.
Во время похорон безутешная мать Всеволода, глядя прямо в глаза одной стройной белокурой красавице, громко сказала: «Бог накажет тех, кто заставил его страдать»...
***
Через тридцать три года Анна Ахматова вспомнит эту печальную историю:
Кто застыл у померкших окон,
На чьем сердце «палевый локон»,
У кого пред глазами тьма? —
«Помогите, еще не поздно!
Никогда ты такой морозной
И чужою, ночь, не была!»
Ветер, полный балтийской соли,
Бал метелей на Марсовом Поле,
И невидимых звон копыт…
И безмерная в том тревога,
Кому жить осталось немного,
Кто лишь смерти просит у Бога
И кто будет навек забыт.
Он за полночь под окнами бродит,
На него беспощадно наводит
Тусклый луч угловой фонарь, —
И дождался он. Стройная маска
На обратном «Пути из Дамаска»
Возвратилась домой… не одна!
Кто-то с ней «без лица и названья»…
Недвусмысленное расставанье
Сквозь косое пламя костра
Он увидел. – Рухнули зданья…
И в ответ обрывок рыданья:
«Ты – Голубка, солнце, сестра! —
Я оставлю тебя живою,
Но ты будешь моей вдовою,
А теперь…
Прощаться пора!»
На площадке пахнет духами,
И драгунский корнет со стихами
И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит…
Он мгновенье последнее тратит,
Чтобы славить тебя.
Гляди:
Не в проклятых Мазурских болотах,
Не на синих Карпатских высотах…
Он – на твой порог!
Поперек.
Да простит тебя Бог!
(Сколько гибелей шло к поэту,
Глупый мальчик: он выбрал эту,
– Первых он не стерпел обид,
Он не знал, на каком пороге
Он стоит и какой дороги
Перед ним откроется вид…)
Это я – твоя старая совесть
Разыскала сожженную повесть
И на край подоконника
В доме покойника
Положила – и на цыпочках ушла…
Анна Ахматова «Поэма без героя»
Через три года Ольга с Анной попытаются найти его могилу, но так и не смогут этого сделать. Такое впечатление, что он без следа растворился в тумане времени.
От Князева останется всего лишь маленький сборник стихов, тоненькая книжица, где главной героиней останется навечно Коломбина "с палевым локоном"...
АРТУР 1921 г
Одну из двух птиц, которых Ольга Афанасьевна все-таки взяла с собой уходя в бомбоубежище в тот роковой день, она нарекла Артуром. Этот нахохлившийся сизарь был с своенравным характером. Он пользовался у голубок неизменным успехом. Сладко ворковал и был импозантен.
Артур Лурье это тот случай, когда Ольга щедро делилась с Анной, или Анна делилась с Ольгой крохами с барского стола. Артурчик был комиссаром, начальником Музыкального отдела Наркомпроса (Музо), и имел большие привилегии. Но не в этом, как бы сказали родители Артура Лурье, с настоящим именем Наум Израилевич Лурья из города Пропойска, цимес.
Если вкратце, Артур женился на Ольге Афанасьевне, но также жил и с Анной. Sic! И это было не просто магометанство, а совсем в духе времени. Эти любовные треугольники были сплошь и рядом.
И надо сказать, они достаточно гармонично существовали в большой квартире на Фонтанке 18, до отъезда Лурье в Париж. Окна почти от пола до потолка с видом на Инженерный замок, мраморный камин. Безумно холодно, но зато в наличии все атрибуты богемного существования.
Когда фортуна в лице Луначарского внезапно задумалась, а не повернуться ли задом к ЛЕФу (так называемому левому фронту искусства) Артур Винцент Лурье из Пропойска моментально в 1922 г. рванул в командировку в Берлин, а потом в Париж на постоянное место жительства.
Ольгу Афанасьевну заверил, что как только обустроит гнездышко, то сразу она к нему приедет на все готовое…
Ага, как-же. После того, как Ольга приехала в Париж, он ни разу с ней так и не встретился. Хотя все это время жил рядом. Неудобно ему как-то было, так сказать.
Но, несмотря на это, птичка-то носила имя Артура. И была до конца ее жизни в числе самых любимых.
--------
АННА
Вторая птичка, которая осталась у Ольги после бомбежки - самая боготворимая. Аничка.
Потрясающий успех дебюта. Её сероглазый король с неимоверной легкостью вознес её на поэтический олимп.
А потом, печальная женская судьба. Выдуманные мужья. Придуманные страсти. Реальное одиночество.
Воистину, получив сначала бешенную славу, она потом всю свою жизнь провела в раздумьях, «ставить-ли ять на подписи к своей фотографии, или следовать новому канону правописания»…
Но в своих раздумьях, как она будет выглядеть в глазах потомков, Ахматова совершенно забросила свой быт. И поэтому того же Гумилева, которого не любила, она променяет на , как она сама называла, на «приют бродячих собак» - Шилейко. Совершенно невыносимого ревнивого типа, но зато «очень учёного». Потом был Артур Лурье, которого она делила с Ольгой. Потом был Пунин, который даже не посмеет развестись с женой, и пустит жить свою сожительницу Анну Андреевну на свою жилплощадь… А потом наконец появится Владимир Гаршин, профессор-медик. Он предложит руку и сердце, но вскоре обманет женившись на сотруднице.
Удивительным образом, но у этих двух подружек, Анны и Ольги была какая-то потусторонняя фантастическая связь. И, в какой-то мере, похожая судьба. От королев блистательного бала, первых красавиц Серебряного века, деливших олимп славы и почитания, до нищенского существования. И то, что казалось подарком судьбы, на самом деле обернулось испытанием.
Когда в феврале 1945 года в Париже умерла Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина, Анна Андреевна Ахматова в Ленинграде, ничего не зная об этом, напишет строчки:
Ты ли, Путаница-Психея,
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной,
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю – она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю – мне снится молодость наша,
Та, его миновавшая чаша;
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
…………………….
…………………….
***
На этом рукопись прерывалась. Странное печальное повествование.
В стопке листов, собранных Германом, были еще несколько незначительных документов. Один из них гласил, что данная рукопись к публикации в журнале принята быть не может в силу некоторых причин.
К примеру, почему только всего три птицы обозначены в повести.
И, соответственно, эти семь глав в данном произведении, скорее всего, недостаточны для раскрытия темы.
И, наконец, непонятно какая, все-таки, дама является здесь главной героиней. Если вы обозначаете Глебову-Судейкину, то будьте добры придерживаться этой линии, и более подробно развивать этот образ, и прочая, и прочая…..
Вся эта рецензия была за подписью редактора журнала некоей Н.П. Голициной..
Герману-же, в отличии от этой не в меру строгой редакторши, понравилось это печальное повествование. Совсем неплохая работа. А тут ещё, пока он читал эти строки, почему-то вдруг вспомнил давнюю юность. Его походы в Александро-Невскую Лавру к образу прекрасной незнакомки.
Когда, на следующий день, он с трепетом перешагнув ворота некрополя, стал искать плакальщицу из черного мрамора, вдруг давно забытые чувства нахлынули на него.
Он вспомнил себя совсем молодым, без тридцати последующих лет. Жизнь вдруг вернулась в ярком обличии, внезапно став загадочной, и в тоже время ясной. Запахи стали прянее и острее. А может просто дождь прошел. И только. Но дышалось легко и свежо.
Где-то здесь должна была стоять эта фигура, с глубоко ниспадающим капюшоном плаща на смиренно низко наклоненной голове. По направлению Невского моста, который начинался сразу за некрополем.
И тут он увидел до боли знакомые изгибы стана. Сколько юношеских фантазий рождали они. Тонкая талия плавно переходила в обворожительные ягодицы. Божественное мастерство художника воплотило такой потрясающе в своей жизненной силе, но не подобающий в таком печальном месте, гимн молодости, красоте и сексуальности.
Но, что это? Почему капюшон не надвинут, а голова не столь наклонена, как казалось ранее? Как он мог этого не замечать раньше!
Герман начал обходить скульптуру, и тут, вдруг впервые увидел лицо мраморного изваяния.
То была прекрасная собеседница его ночных бдений.
Из под капюшона из черного мрамора выглядывал локон, по цвету чуть более светлый, чем вся скульптура.
***
26 августа 1924г. ФОНТАНКА,2
Утро в день отъезда за границу Ольги Глебовой-Судейкиной.
За окном солнце сквозь мокрую листву.
АХМАТОВА
-Что моей девочке снилось? Верно сиятельный Париж?
СУДЕЙКИНА
- Анка, не поверишь, что-то фантастическое! Мужчина.
АХМАТОВА
- Ольга, вы меня пугаете!
СУДЕЙКИНА
- Это совсем не то, что ты думаешь! Развратница! Фу, как неприлично!
АХМАТОВА
- Ты хотя бы имя запомнила?
Или это уже не повод для знакомства?
Ха-ха-ха!
СУДЕЙКИНА
- Герман! Его имя, Герман!
АХМАТОВА
- Боже, Лизынька! Подумать только, его имя, Герман!!
Вот это уже точно, без сомненья, проделки вчерашней Пиковой Дамы на обоях… Надо будет их заменить, непременно….
***
27 августа, Пантелеймоновский мост
Герман смотрит на невскую перспективу Фонтанки, на крайний дом в слиянии двух рек.
« Бог всегда играет с тобой в долгую и поэтому выигрывает», - думает он, -
«Ты же всегда делаешь ставку на короткий отрезок времени и проигрываешь. Нет, конечно, сначала выигрываешь, а потом оказывается, что победа досталась не тебе.
Ты радуешься приобретению какой-нибудь вещи, или поступлению внезапной суммы денег, а они оказывается были даны тебе не просто так, а в кредит. Ты ликуешь, что фортуна тебе предоставила возможность быть победителем, а на самом деле, тебе просто дали возможность потешить свое самолюбие.
Или вот, Ольга и Анна, достигшие в начале своего пути фантастической популярности, окруженные поклонниками, любовью и безмерным почитанием, вдруг оказываются, под конец своей жизни, потерявшие вся и всех.
Кажется Бог ниспослал им заслуженное наказание за лёгкое порхание и непрактичность.
Хотя о чем это я?
В долгосрочной-то перспективе, Ольга и Анна, как-раз и получают это признание истории.
Они, а, вовсе не те, кто в своё время стремился всячески устроить свой быт, желая достичь благополучия, теперь оказывают влияние на наши взгляды, культуру, и просто на нашу повседневную жизнь.
Да и, вообще-то, кто его знает, как ещё обернется этот забытый палевый локон для последующих поколений?»
***
P.S.
Камера плывет над Фонтанкой. Панорама Петербурга с птичьего полета. Смольный собор Бартоломео Расстрелли. Арки Невского моста. Некрополь Александро-Невской Лавры. Фигура плакальщицы из черного мрамора. Крупным планом её лицо. По щеке стекает дождевая капля.
-----------
Закадровый голос Ирины Одоевцевой. Несколько дребезжащий голос пожилой мемуаристки.
Фрагмент из воспоминаний «На берегах Невы»
«Я зашла за Гумилёвым в 11 часов утра, чтобы идти вместе с ним в Дом искусств.
Он сам открыл мне дверь кухни и неестественно обрадовался моему приходу. Он находился в каком-то необычайно возбуждённом состоянии. Даже его глаза,
обыкновенно сонные и тусклые, странно блестели, будто у него жар.
– Нет, мы никуда не пойдём, – сразу заявил он. – Я недавно вернулся домой и страшно устал. Я всю ночь играл в карты и много выиграл. Мы останемся здесь и будем пить чай.
Я поздравила его с выигрышем, но он махнул на меня рукой.
– Чушь! Поздравить вы меня можете, но совсем не с выигрышем. Ведь мне в картах, на войне и в любви всегда везёт.
«Разве всегда?..» – спросила я себя.
А он уже продолжал:
– Поздравить вы меня можете с совершенно необычайными стихами, которые я сочинил, возвращаясь домой. И так неожиданно. – Он задумался на мгновение. – Я и сейчас не понимаю, как это произошло. Я шёл по мосту через Неву – заря, и никого кругом. Пусто. Только вороны каркают. И вдруг мимо меня совсем близко пролетел трамвай. Искры трамвая, как огненная дорожка на розовой заре. Я остановился. Меня что-то вдруг пронзило, осенило. Ветер подул мне в лицо, и я как будто что-то вспомнил, что было давно, и в то же время как будто увидел то, что будет потом. Но все так смутно и томительно. Я оглянулся, не понимая, где я и что со мной. Я постоял на мосту, держась за перила, потом медленно двинулся дальше, домой. И тут-то и случилось. Я сразу нашёл первую строфу, как будто получил её готовой, а не сам сочинил. Слушайте:
Шёл я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лир, и дальние громы —
Передо мной летел трамвай.
Я продолжал идти. Я продолжал произносить строчку за строчкой, будто читаю чужое стихотворение. Всё, всё до конца. Садитесь! Садитесь и слушайте!
Я сажусь тут же в кухне за стол, а он, стоя передо мной, взволнованно читает:
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня.
Это совсем не похоже на прежние его стихи. Это что-то совсем новое, ещё небывалое. Я поражена, но он и сам поражён не меньше меня.
Когда он кончил читать, у него дрожали руки, и он, протянув их вперед, с удивлением смотрел на них.
– Оттого, должно быть, что я не спал всю ночь, пил, играл в карты – я ведь очень азартный – и предельно устал, оттого, должно быть, такое сумасшедшее вдохновение. Я всё ещё не могу прийти в себя. У меня голова кружится. Я полежу на диване в кабинете, а вы постарайтесь вскипятить чай. Сумеете?..»
Ирина Одоевцева «На берегах Невы».
-------------
***
Далее звучит " Заблудившийся трамвай" Николая Гумилева. Нужна музыка. Запоминающийся легкий светлый лейтмотив.
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
«Заблудившийся трамвай»
Николай Гумилев
***
Совершенно темный экран. Закадровый голос.
«— Я пришла к тебе против своей воли, — сказала она твердым голосом, — но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл. Прощаю тебе мою смерть, с тем, чтоб ты женился на моей воспитаннице Лизавете Ивановне...».