Странные всё же мы люди, русские! Говорим одно, делаем другое, восхищаемся третьим и проклинаем сделанное. В русской голове, как в горшке со щами, вместилось всё – и дремучее невежество, и высокие помыслы, и тайные страсти, и вера в то, что всё само образуется. Утром мы молимся, повторяем заповеди – «Не убий, не укради!» - ночью же сидим с кистенём в засаде с целью убить и украсть. Мы экономим последнюю корку для себя, но щедро раздаём всё, что имеем, для дальнего соседа ради призрачных целей и «высоких идей». Мы забываем убогих и родных, но своей заботой и щедростью способны задушить в объятиях случайного калеку. Нас разделяет и раздирает мелочность склок и объединяет великая беда. И это мы – русские! И кто смеет нас судить?И кто смеет нас исправлятьи переделывать?
Мы, не прозрев и не осознав себя, захотели, чтобы у нас было так, как у них, в Европе! Мы пожелали, чтобы и мы рубили головы, как они рубили головы в Париже Людовику Шестнадцатому и Марии Антуанетте. Мы старались не помнить, что те, кто рубили головы Людовику, скоро сами потеряют свои головы под гильотиной – Робеспьер, Сен Жюст, Дантон. Мы приветствовали и сами назначали диктатора, но у нас не нашлось Наполеона, а наш диктатор, князь Трубецкой,не явился на Сенатскую площадь. Мы хотели всё и сразу, без труда, без умственных напряжений и без физических усилий. Мы умели делить, отбирать, и слабо стремились прибавлять и созидать. И это мы – русские!
Александр Сергеевич Пушкин, глубоко верующий человек, веривший в Бога и в языческие предсказания, русский с африканской кровью, вместил в себе и низменные страсти, и высочайшие гражданские помыслы. Это он в стихотворении «Деревня» написал в 1819 году:
«Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
Не видя слёз, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея».
Каково? Относительно дев не про себя ли господин Пушкин написал? Это что? Юношеская бравада или гениальное прозрение? Не будем гадать – здесь всё, что вместилось на тот момент в голове и сердце дворянского отпрыска.
Пушкин знал, о чём писал. Только в имении его отца Болдино было свыше тысячи крепостных крестьян. И в Михайловском, в имении его матери, было крепостных без счёта, где он обращался с крепостными девами так, как написал в стихотворении. Я взял Пушкина как пример, не потому, что я его не люблю или не считаю великим поэтом. Нет же! Я через Пушкина желаю показать раздвоенность сознания дворянского сословия. Вот что писал о таких людях, как Пушкин, наш великий историк Василий Ключевский: «С половины прошедшего столетия ум образованного русского человека напитался значительным запасом политических и нравственных идей. Эти идеи, развиваясь, составили политический и нравственный запас, которым живёт европейское общество. Русский ум решил, что идеи сами по себе, а действительность сама по себе. Можно увлекаться и равенством, и свободою, и надо увлекаться ими среди общества, держащегося на рабстве».
Вот и увлекались, вот и умничали, проигрывая за ломберным столом своих крепостных и свои имения, вырождаясь из поколения в поколение.
Напомню, что Александр Первый в самом начале своего правления, заражённый реформаторским зудом, издал 20 февраля 1803 года Закон «О вольных хлебопашцах». Согласно этому Закону по обоюдному согласию помещика и крепостного крестьянина, последний получал свободу. Ну, каков результат? За 20 лет со времени издания Закона, т.е. к 1823 году, на волю по добровольному соглашению с помещиками вышли 30 тысяч душ крепостных крестьян или 0,3% всего крепостного населения Империи. Понятно, что среди освобождённых крестьян подопечных господина Пушкина не было. Он продолжал писать, а не освобождать крестьян. Вот что он написал в 1823 году:
«Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич».
Вывод напрашивается один – одно дело слова и поэзия, другое дело действительность! Как прекрасно жить на халяву и умничать среди жирующих, жующих, как просто «стричь»!
После реформы Александра Второго, когда русское рабство отменили, для русского мыслящего ума пришло осознание того, что к западным идеям нужно относиться несколько иначе. Тот же Василий Ключевский писал – «На новой почве нельзя сеять западные идеи. Можно продолжить работу, посредством которой русские нравственные обычаи и понятия были бы приспособлены к тем идеям, на которые должен стать созидаемый порядок русской жизни».
Простым языком можно сказать – «Идиоты и выскочки! Думайте своей головой, вместо пережёвывания плодов чужого ума!» А тем, кто в феврале 1917 года сеял бурю, уничтожая Русскую Государственность, известным русским прохвостам и либералам, так и хочется сказать – «А вас, недоумки, ведь предупреждали! Вы желали рубить головы, но скоро большевички вам отрезали языки, а потом отрубили ваши глупые головы».
Талантов в России по части эпатажа и салонных философских разговоров и споров просто не счесть. Такое поведение некоторых умников – разновидность тщеславия. Так и хочет заявить такой тип, начитавшийся западных философов и не усвоивший русской действительности, что он уникум, что он знает то, что смертным не дано узнать, закусывая шампанское французскими устрицами в Английском клубе на кровавые копейки своих крепостных.
Обратимся к известной личности по части неординарного мышления и высказываний, которые одно время шокировали не только Императора Николая Первого, но и высшее сословие Москвы и Петербурга. Пётр Чаадаев родился в 1794 году. Получил университетское образование в Москве. Участник войны с Наполеоном 1812 года. В 1821 году принят в Северное общество декабристов. В Сенатском бунте участия не принимал, так как на этот момент находился в Европе. Выступление декабристов осудил, хотя его допрашивали по этому делу. По непонятным причинам вышел в отставку, отказавшись от должности, предложенной ему Александром Первым. Занялся философией и литературным трудом. Был близок с Александром Пушкиным, который посвятил Чаадаеву четыре небольших стихотворения. Хочу привести одно из них:
«Он высшей волею небес
Рождён в окопах службы царской:
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он – офицер гусарской».
Польстил высокопарной строфой господин Пушкин Петру Чаадаеву. До Брута, как и до Периклеса, точнее - Перикла, Чаадаеву далеко. Марк Брут – участник заговора против Цезаря. Известно - Брут первым нанёс удар кинжалом Цезарю. Покончил жизнь самоубийством. Перикл, с которым сравнил Пушкин Чаадаева, - афинский стратег. Вождь демократической группировки. Умер от чумы.
По некоторым воспоминаниям современников Чаадаева, он был прообразом Сильвио из повествования Пушкина «Выстрел». Действительно, Чаадаев как-то отказался стреляться на дуэли с неким господином, объясняя всем свой поступок так: «Если в течение трёх лет войны я не смог создать себе репутацию порядочного человека, то, очевидно, дуэль не даст её!»
У западных философов Пётр Чаадаев искал некий эликсир мудрости, из которого можно было бы вычленить нужный рецепт развития русского общества и государства. Если учесть, что 99.9% русского высшего сословия никогда не читали европейских философов, а подневольный русский народ вовсе не понимал значение слова – «философ», считая его ругательным словом, то многие противоречивые высказывания Петра Чаадаева превращались в игру умника с невеждами. Последние были не прочь послушать Чаадаева, особенно после первого «Философического письма», в результате публикации которого Пётр Чаадаев был объявлен Николаем Первым сумасшедшим. Нам вполне понятно, что после такого объявления внимание к нему в Английском клубе выросло необычайно.
Обратимся к некоторым высказываниям и мыслям Петра Чаадаева. В частности, он считал, что все законы и пути развития общества и государства должны вырабатывать некие мыслители и гении. Как друиды у древних кельтов, которые были врачами и прорицателями одновременно. Господи! Так и хочется воскликнуть – давайте однажды доверим управление государством, нашей безумной Россией таким «друидам», как Пётр Чаадаев. В феврале 1917 года подобные «друиды» захватили в России власть, предав законного Государя.К чему привело наше Отечество их управление под руководством «Главного Друида» Керенского – нам известно. А вот к чему приведёт управление «друидов», захвативших власть в 1991 году наше многострадальное Отечество, пока неясно. Об итогах их управления мы ещё поговорим ниже. Одним словом, не расшифровывая, пока можно сказать так – «Довели Отечество до ручки, господа!» Хотя и до друидов им далеко!
Никогда и ничего нельзя решать без волеизъявления русского народа. До 1917 года решали именем государя, а после 1917 года «именем народа», но не для народа. Мы же хотели одним прыжком перескочить через 400 лет отставания от Европы при Петре Великом,и через 200 лет при Керенском. И в 1991 году «Главный Друид», пьяный и буйный, со своими шестёрками пожелал нам подарить «рыночную экономику». Спасибо! До сих пор икаем от подарка!
Когда Чаадаев высказал мысль, что католическая религия более благоприятна для развития России, то на этот парадоксальный вывод в 1844 году откликнулся замечательный русский поэт Николай Языков:
«Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна:
Её предания святые
Ты ненавидишь все сполна!
А Православную Царицу
И Матерь русских городов,
Сменить на пышную блудницу,
На Вавилонскую, готов!»
Во всех своих шести «Письмах» и статьях Чаадаев сожалел постоянно об одном -Россия не выбрала себе религию католическую, при которой прелат подчиняется Папе, может свободнее доносить голос церкви о насущных проблемах государства, не боясь опалы монархов и царей. О России он говорил так: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала. Эпоха нашей социальной жизни была наполнена тусклым и мрачным существованием без силы, без энергии. Никаких чарующих воспоминаний, никаких пленительных образов в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции».
Возможно и так! Но Чаадаев слишком перегибает палку, говоря о прошлом Отечества. Так сложилась его судьба, и что теперь судить прошлое и сожалеть о том, что уже сбылось? Естественно, что Чаадаеву на эти выводы и другие исторические оценки нашего прошлого и будущего был дан жёсткий отпор в среде славянофилов.
Так, известный русский писатель М.Н.Загоскин отвечал: «Все мутители народов говорят им – вы гнилушки! Но подождите: мы вас одушевим, разогреем, очистим атмосферу, в которой вы живёте. Мы породним вас с семейством человечества, введя в атмосферу Запада. Вы глупы, у вас немота в лицах. Мы дадим вам эпоху живую, безмерно деятельную... Статья, писанная русским против России на французском языке, по одному этому уже заслуживает смех и презрение...».
Можно спорить до бесконечности о правоте Чаадаева, можно соглашаться с ним, а можно не соглашаться. Всё, о чём он писал, заслуживает нового прочтения и раздумья. Можно сказать, что он не знал никогда народной жизни, так как всю сознательную жизнь прожил в Москве с недолгим выездом за границу, тратя рубли крепостных крестьян. И это так! Но это наш спор, как некогда говорил Александр Пушкин.
После же запрещения первого «Философского письма» и объявления Чаадаева сумасшедшим в конце 1839 года появились «Записки» французского литератора маркиза де Кюстина. Он вступился за Чаадаева и стал поносить николаевскую Россию, говоря, что в России отсутствует «свобода совести», что «слово царской хулы равносильно папскому отлучению от церкви в средние века». Понятно, что этому французскому господину и «защитнику» было 24 года, когда русские вошли в Париж и спасли католическую Европу от тирана, которого мир не знал со времён Македонского и Чингисхана. Он, видимо, забыл, что этого великого и мудрого Папу Римского Наполеон унижал так, как не позволял унижать себя ни один Московский Митрополит и Патриарх. Что-то не видно среди хвалёных римских пап личностей, равных по духу Митрополиту Филиппу! Эти же слова я бы мог обратить и к Чаадаеву. Велик философ, образован был до безобразия. Жаль, что многие пророчества впустую, в тетрадь, а не в умы. Но простим Чаадаева! Он наш, весь до корки русский, не лучше и не хуже всех остальных западников и славянофилов! А вот господину Кюстину и иже с ним, которые до сих пор пытаются по делу и без дела поучать русского человека, так и подмывает сказать что-нибудь резкое и обидное. Учить? Учите, но не поучайте! Не лезьте в русскую душу! Обидно, что нам кричали о свободе совести и о свободе те, кого русское воинство спасало трижды – сначала в 1814 году, потом в 1916-17 и в 1941-45 годах. Они рубили голову своему королю Людовику Шестнадцатому, они породили кровавую якобинскую заразу, они возвели на высшую ступень Корсиканца, но это не даёт им право нас поучать!
Не понимая эпоху Пушкина и Чаадаева, мы никогда не поймём Россию. Россия начинала мыслить, начинала осознавать себя путём великих споров, обвинений, обид и постижений прошлого. Жаль, что в этих спорах будущее Отечества не было предугадано!
Чаадаев в чём-то опередил время в своих размышлениях, в чём-то заблуждался, в чём-то умничал и удивлял знакомых в Английском клубе, сам в котором был завсегдатаем. Он был тщеславен и противоречив, как общество, в котором он жил. Жаль, что бывает так, когда мысли и размышления, сказанные несвоевременно, бывают опаснее для государства, чем иностранные армии. Дадим слово самому Чадаеву:
Предначертания – не в счёт,
Я внёс в умы благую лепту,
Но жизнь в России не течёт
По философскому рецепту,
По воле выдумок и строк,
По торжеству случайной фразы -
И не указ для нас Пророк,
И высочайшие указы!
Мне – гром с разбуженных небес,
И мне молитва, с детства свята,
И я – не Брут, не Периклес,
Я не мятежник у Сената,
Я - не гусар! Пропала прыть,
Нет к звону шпаги интереса –
Способен словом покорить,
Но я отныне - не повеса!
Я не угодник милых вдов,
Я не гусар на светском бале,
Но удивить и их готов
В философическом запале!
Не для меня любовный дар,
Не для меня делиться лаской –
Где жар любви, где будуар,
Там Пушкин с кровью африканской,
Там сонм обыденных гуляк,
Там ночь лихие судьбы гонит,
Но звуки шпоры - «звяк, да звяк!»
Глядишь, и прошлое напомнит!
И пелена – долой с очей,
Я не зеваю утром сонно,
А вновь под звуки трубачей
Иду громить Наполеона!
Я пью горячее вино,
Я свой у дымного бивака,
И верю, что Бородино,
Судьба Отчизны, а не драка!
Я в час годины Бога звал,
Я видел – Он намного ближе,
И по-гусарски ликовал,
Как Царь в поверженном Париже!
Но где победные полки?
И что в крови взрастили нивы?
Мы в час победы – высоки,
А в будний – глупы и ленивы!
И недалёк беспечный взгляд,
И заросли протоки тиной,
Нашцарскосельский вахт-парад,
Не стал гусарскою картиной!
И что теперь гусарский кант?
Я выше вымысла и страха –
О, я не царский адъютант,
Не шут лощёного Монарха!
Да мне ли жить под каблуком?
Я не напрасно в бойню звался,
И сам с лейб-гвардии полком
Без сожаления расстался!
И не намерен век страдать,
Я не раскисну, я не сдобен,
А угодить и угадать
И в новом платье не способен!
Да мне ли выдумки вельмож?
Уже грядёт иная эра -
Не до масонских нынче лож
И не до вздора тамплиера,
Не до княгинь, не до княжон,
Я сам вести способен соло,
Я, как Россия, заражён
Вполне тщеславием креола!
Я пью тщеславие до дна,
Я сам с собой - больная схватка,
Мне Русь-Россия, вот она,
Как Православная Загадка!
Вот мой Баян, не кельтский бард,
А вот монархи и бояре,
Вот камни капищ и оград,
И век в его бесовском даре!
А вот эпохи дикий лад,
Вот прозябаний дни и годы,
Вот звуки сказов и баллад,
И громкий голос воеводы,
И время с царскою уздой,
И тени, что уходят хмуро,
И выбор жизни молодой –
Петра сакральная фигура!
Он расправляет парус-грот,
Он навсегда - Державный Гений:
Его к Европе поворот,
Его эпоха потрясений!
Его средь диких топей гать,
Его для нас благая дыба –
Спешите всё-таки сказать
Монарху Русскому – «Спасибо!»
И крикнуть – «Подвиг повтори!
Ищи свою дорогу, Витязь!
Ведите, Русские Цари,
Смиритесь в немощи, смиритесь!»
...Я верил в царственность опек,
Я так считал, но не дождался,
И в свой смешной и дерзкий век,
Как вся Россия, заблуждался!
Я забывался дивным сном,
Я умным словом куролесил –
Философическим письмом
России будущность не взвесил!
Зря расточал надежды пыл,
Зря говорил, что время судит,
Но я Отечество любил -
Оно гусара не забудет!
...Я жил, наивностью звеня,
Я змием лез из старой кожи –
За то, что слушали меня,
Простите, дряхлые вельможи!
Я не открыл сокровищ ларь,
Не пробудил народец сонный,
И пусть считает Государь,
Что я - гусар умалишённый!
Нет! Я не думал налегке,
Я не был выдумкой для Света -
Вы не отыщите в строке
На Русь Великую навета!
Я волен думать и страдать,
Я прикипел к тяжёлой ноше,
А дум моих не разгадать
Непросвещённому святоше!
И мысль мою не перебить –
Перечитай и перепробуй,
Мне не дано великим быть,
Мне прозябать с душевной торбой!
Мне будоражить, не решать,
И мне привычней в старой маске
В Английском клубе потешать
Вельмож казарменной закваски!
...Уйдут режим и не режим,
И мудрый предок скажет – «Знаем!
Печалью русской одержим,
Гусар-философ Чаадаев!»
И вознесёт словесный гром,
И в том – немалая отрада,
Добром, усмешкой, не добром
Вам поминать меня не надо!
Народу ж русскому – поклон,
За дерзкий ум, за взлёт и хватку!
...Я не менял на Вавилон
Россию, вечную загадку!
А в размышлениях корил,
Но и укоры песни пели –
Я Русь, как Мать, боготворил,
Что нас качала в колыбели!
...Ко мне ж придите на заре
Без всякой черни и высочеств –
Навек в Донском Монастыре
Моя стихия одиночеств!
Все судьбоносные события в русской истории со времён Ивана Калиты происходили в Москве, а со времён Петра Великого – в Петербурге! На момент сенатской глупости в Петербурге проживали свыше 200 тысяч человек. Столько же, пожалуй, и в Москве. Именно в этих двух столицах находилось самое образованное население. Если учесть, что на момент правления Николая Первого дворянских семей в России было не более 120 тысяч, то можно считать, что в Петербурге и Москве постоянно проживало не более 20 тысяч семей. Вот та критическая масса, которая со времён Петра стала определять внутреннюю и внешнюю политики России, а также нравственные, литературные, художественные и светские нравы.
Именно в этих городах зазвучали имена Ломоносова, Державина, Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Чаадаева, Белинского, Герцена и многих других. В этих городах были лучшие полки и лучшее воинство России. Что касается свободомыслия, то оно в большей степени зародилось в умах петербургской молодёжи. Известно, что в Лицее, в период учёбы в нём Александра Пушкина, свободно можно было читать многие европейские журналы, не говоря об античной литературе. Шла постоянная работа умов. После окончания Отечественной войны 1812 года, многим показалось, что теперь будет в обществе дозволено то, что раньше воспрещалось. На устах дворянской молодёжи были слова о «равенстве и свободе», о народовластии. И эти слова умещались в буйных умах дворян вместе с крестьянским оброком, мерзостью русской жизни и кровавыми крепостными рублями, на которые строили дворцы, покупали падших женщин, пили французское «Клико» и рассуждали о свободе. Пушкин первый раз был отправлен по делам службы в Молдавию. Не сослан! За оду «Вольность» отправлен, а не сослан! Хватит молоть всем пушкинистам и не пушкинистам всякую чушь. Пушкин на этот момент был всего лишь мелким чиновником Министерства Иностранных дел. Так вот! В оде он писал – «Хочу воспеть свободу миру, на тронах поразить порок!»
Этим он хотел сказать, что никто из монархов не может быть в одном лице и судьёй, и законом, и руководителем совести русского гражданина. «Дайте конституцию!» - таков основной вывод можно сделать из пушкинской оды. Пушкин написал оду в 18 лет. Но он не всё понимал. Вывод один – ему дайте конституцию, а для его крепостных ничего не давайте. Он, как и многие патриции библейских времён, считал своим правом иметь рабов в лице крепостных крестьян. Свобода – оружие обоюдоострое! Об этом многие забывали. На Сенатскую площадь вышли крепостники. И Пушкин – обычный крепостник, которому хронически не хватало денег при его разгульном образе жизни и высоких запросах.
Странно одно, что в таких просвещённых умах вмещались принципы Великой Французской революции и психология крепостников. Заметим - после смерти Пушкина многие долги его были погашены Николаем Первым. Вот противоречие тех времён, которое вело Россию в тупик. Дворянство, крича о свободе для себя, противоречило времени и себе! Дворянский разврат продолжался, а вместе с этим продолжалась деградация и обнищание этого сословия. Так, к 1860 году из 103 тысяч дворянских имений в залоге находилось свыше 44 тысяч. Дворяне пропивали и проигрывали в карты то, что им пожаловала Екатерина Великая за подлые антигосударственные услуги. Они пускали на ветер те имения, которые были заслужены кровью их предков-помещиков на полях брани во славу Отечества. Земля служила! За службу царю помещикам давали землю! Они же, дворяне, как никто, сопротивлялись проведению реформ при Александре Втором. Вот это высшее сословие русского общества и вела Россию в пропасть. Литературная и общественная мысль, опережающая действительную жизнь русской глубинки, в итоге и стала детонатором общественного взрыва при попустительств жалкого Монарха Николая Второго. И такие как Пушкин и иже с ним, в войну 1812 года были патриотами, в 1825 году – декабристами, в правление Николая Павловича – вольнодумцами. В правление двух последних Александров стали тут же и народниками, в 1905 и в феврале 1917 года - революционерами, а в 1918 году стали отчасти монархистами, отчасти анархистами. Вот путь в никуда русских дворян, которые в большей массе после 1920 года доживалисвой век за кордоном, где винили большевиков, пели русские романсы и хронически страдали по России. Это они называли Россию «немытой», страной «рабов и господ!» Это они любили свою Россию, по выражению Петра Вяземского, «как б…!»
Русский религиозный философ Владимир Соловьёв, который, как никто, стоял на русской почве, в 1877 году писал: «Когда наступит час обнаружения для России её исторического призвания, никто не может сказать, но всё показывает,что этот час близок. Должно надеяться, что готовящаяся великая борьба послужит могущественным толчком для пробуждения положительного сознания русского народа. А до тех пор, мы, имеющие несчастье принадлежать к русской интеллигенции, которая вместо образа и подобия Божия всё ещё продолжает носить образ и подобие обезьяны, - мы должны же наконец увидеть своё жалкое положение, должны постараться восстановить в себе русский народный характер, перестать творить себе кумира изо всякой узкой ничтожной идейки, должны свободно и разумно уверовать в другую, высшую действительность».
Не случилось! Не услышала интеллигенция, особенно либеральная,голос многострадальной России. Сначала она раскачивала власть посредством народников, потом уничтожала власть посредством террористов, потом делала революцию под лозунгами Великой Французской революции, потом эту либеральную интеллигенцию уничтожали без лозунгов, по праву «Диктатуры пролетариата!»