Скажешь: «Здравствуй, сестра».
А в глазах взметнется
тёмный огонь: «...желанная».
Отвернусь, улыбаясь
(и не мил вовсе).
Сколько с тех пор небес сменилось:
то стыли белёсым мрамором,
то мчались вдогонку ветру,
то с грохотом падали навзничь.
И вот чернеют, скрывая негромкие лица скал.
Льют воды...
Те роятся в воздухе,
прежде чем, раздвинув теснину,
причудливо изогнуть стан,
и тут же никнут
(едва ли принимая покорность).
Меняли очертания лица любимых,
голоса — окраску.
Да, видно, время приспело…
К рябиновому вину.
«У меня есть такая...» — словно всё ушло.
(Летит золочёный лист. Легко. Беззаботно.)
Тщетно.
Всё было не со мной. Не наяву.
Любимой, да нежеланной тебе пригрежусь?
(Просто лю...)
И привычные слова потеряют свой смысл.
«Здравствуй, сестра»
хлебной крошкой положу в рот.