Я судьбою своей наконец-то прощёный:
Голиаф сбил Давида умело пращою,
посочувствовал,рану прижег зажигалкой-
заживёт,Голиафу поверженных жалко.
От меня же судьба не знала пощады,
не видала добра,кроме брани площадной
и плевал я сквозь зубы бесцеремонный,
словно был я чужой,словно был посторонний.
И пинками её загонял я в подполье,
корок чёрствых бросая с весёлых застолий,
а она подрастала,окрепла на крохах,
было ей тяжело,ей со мной было плохо.
Но росла и терпела-любила наверно,
любят деток родных,даже если и скверных.
И гонимая мною меня обожала,
ей бы злиться,она-не обижалась.
Широко улыбалась и силы копила
и в сравнении с ней моя роль изменилась:
я был сильным и рослым-стал малым и хилым,
рядом крепла судьба и права предъявила.
Голиаф стал Давидом,Давид-Голиафом
и бежал от судьбы от своей я со страхом.
Только разве уйдешь от неё, от умелой-
раскрутилась праща,полетело,запело.
С головою разбитой у судьбы на коленях,
зажигалка для раны-нет лучше леченья,
и я тычусь горелым в прохладу ладоней
понимая,что боль-проявленье любови.