«В сорок втором году, в моём городе Винница,
Я видел живого Гитлера», –
Кричит мне человек в красно-оранжевом свитере,
В распахнутом синем халате, с щёткой лисьих усов и с электрическими глазами.
На макушке у человека
Несуразная шапка
Топорщится коми народным орнаментом,
Он кричит и глотает, как борщ, обжигающий ветер Печоры.
Конец декабря восемьдесят пятого года,
Сугробы по грудь.
Человека зовут Ян Васильевич Швец,
Он рабочий, я его ученик.
Мы стоим на тропе,
Петляющей мимо ангаров,
Швец размахивает руками на фоне красных бастионов комбината,
Две чёрные высокие трубы плывут через буран.
Полтретьего дня,
Стремительно темнеет,
Хвосты халата реют, словно птицы.
Похожий на опасного рецидивиста, Швец продолжает петь:
«Его встречали с симфоническим оркестром,
Перрон был серым из-за шуцманов и полицаев,
И чёрным от эсэсовцев со шмайсерами.
Мы занимали место за забором, на старом дереве, я – выше всех!».
В сорок втором году
Яну исполнилось от силы лет двенадцать,
Он мог действительно там быть,
По-обезьяньи зависающий на ветках.
Швец переводит дыхание, чеканит:
«В первом ряду – гауляйтер и генералы,
Пять катов в вышиванках с хлебом-солью,
Столбы утыканы знамёнами с крестами».
Вокруг вырастают холмы, вдоль дороги проносится Польша,
Вертится Винница, кипы букетов лезут в глаза,
Гитлер стоит на подножке тяжёлого поезда,
«Валькирии» Вагнера пикируют на вокзал.
Швец хищно скалится, золотые коронки высекают искры,
Он вспоминает арбалет, из которого бил по крысам,
Жалеет, что не пронёс оружие на вокзал:
«Надо работать, Алэк! Я всё сказал».
Мы идём сквозь метель, неделя до Нового года,
По сугробам шатаются синие тени,
Из цехов вьётся пар, доносится грохот железных органов,
Смена, юность, декабрь всегда обрываются рано.
Анархист, фантазёр, рабочий был лучшим поэтом,
Самым ярким из всех, кого встретил по жизни,
В темени декабря светятся арбалеты,
Разноцветная Винница, фантастический Швец.