Темнело. Каторжане пёрли мат
по всем углам большого Сахалина.
Их женщины молились: сохрани нас,
от горестных лишений старой жизни.
В немыслимых отрепьях злая мать
намазывала щёки рыбьим жиром:
"Отца её, скотину - он ведь немец! -
убили при побеге в прошлый март.
Купи, голубчик, чай, не обеднеешь!
А то подохнет божья сирота
от голоду, от холоду, от хворей.
И коль ты - вор, то, значится, и вор ей
сойдёт за батьку красочней родного".
"Мамаша, вы не будете роптать,
как барышни под действием радона?"
"Куда уж мне! Мой век давно потрёпан.
Бери за сотню. С ним иди!"
"Вот, тать,
моя рука! Как боязно в потёмках".