Сказали бы, что это баба-медоед, но габариты не те. Это баба-гризли. Так ее и звали.
Жила-была в США, в штате Монтана, черная девушка Мэри Филдс. Родилась в 1832 году, отец у нее был рабом на плантации, а мать — служанкой. Выросла она прехорошенькой, особенно фигурка удалась: рост под два метра, и 90 кило сплошных мышц. Характер у Мэри был под стать рельефу: она очень не любила, когда ее обижали. Ни одна женщина, конечно, такое не любит, но у Мэри был охуенный аргумент против обидчиков: она била в лицо, и очень больно.
Так что в 1865 году хозяева Мэри с отменой рабства напились на радостях, что наконец от нее отделаются, и отпустили на все четыре стороны.
— Вот и заебись, — резюмировала Мэри. — Наконец-то свобода настала.
Прикупила сигар и отправилась бухать в салун.
— Проститутка? — встретил ее хозяин салуна.
— Ты как, сука, разговариваешь с честной черной девушкой? — возмутилась Мэри. — Я освобожденная рабыня Юга, а ты просто невнятный пидорас.
— Тогда тебе сюда нельзя, — пояснил хозяин. — В салун можно только мужикам и проституткам.
— Нихуя не поняла, — удивилась Мэри. — Раньше было неграм нельзя. А нас освободили.
— Так то негров освободили, — заржал хозяин. — А баб мы не освобождали. Они так и остались порабощенные. Хочешь в салун — становись проституткой. Правда, не знаю, кто на тебя позарится…
— хреново быть бабой, — уяснила Мэри.
И переоделась в штаны с рубахой, а на голову картуз напялила. Еще немного подумала, и нанялась кочегаром на пароход «Роберт Ли». Кидала уголь и отбивалась от грабителей. Потом работала каменщиком, плотником — короче, везде наравне с мужиками. Так уж ей самогон и вискарь нравились — выпьет литр с утра, и ну камень класть. Всем, кто пытался в ней усмотреть бабу и пощупать сиськи, Мэри била ебло. В итоге ее ужасно зауважали, и прозвали Нигер Мэри или Гризли. Но в салуны все равно не пускали.
Однажды на стройку пришла дама в монашеском облачении, и говорит:
— Здравствуйте, уважаемая Мэри Гризли. Я настоятельница Амадея, хочу пригласить вас в монастырь, присматривать за индейскими девочками-сиротками.
Рабочие дружно заржали, а Мэри решила:
— Ну а чо, дело богоугодное. Раз в салуны все равно не пускают, пойду в монастырь. Воспитаю сироток.
И стала работать в женском монастыре. Пахала прорабом, мудохала и строила рабочих, а в свободное время огранизовывала встречу грабителей, насильников и прочих бандитов, которые в огромном количестве искали поживу в монастыре.
— Сироток, билядь, обидеть каждый может, — рассудительно приговаривала Мэри, разряжая в гостей дробовик. — Но господь в моем лице этого не допустит, слышите вы, мудачье сраное? И подумать только: таких козлов пускают в салуны, а меня нет!
Амадея была страшно довольна таким приобретением, и все было бы хорошо, не прознай о Мэри епископ округа. Приехал в монастырь, понаблюдал и позвал Гризли на беседу.
— Ничуть не сомневаюсь, дочь моя, что ты истинная христианка, — тонко начал он разговор.
— Ну а хули ж, — кивнула Мэри.
— И то, что ты, дочь моя, материшь сироток во все корки, может, еще и ничего…
— Им это в жизни пригодится, — попыхивая сигарой, сказала Мэри.
— Да, и сигары тоже еще терпимо, дочь моя — в конце концов, от них моль дохнет. Вместе с сиротками, правда. Но ладно…
— Сигары штука нужная, — согласилась Мэри.
— Да. Так вот. Я бы даже стерпел, дочь моя, что в монастыре работает женщина в штанах, да еще и бухая с самого утра.
— А для чего ж еще монастырь нужен, — подтвердила Мэри. — В салун мне нельзя, приходится в монастыре бухать. И работа тут тяжелая. Молока за вредность не дают, вот и компенсирую стресс самогонкой.
— Это все мелочи, — вздохнул епископ. — Но нахуя ты, дочь моя, прострелила ноги нашему каменщику?
— Плохо себя вел, — пожала плечами Мэри.
— Сейчас он себя ведет очень хорошо. Тихий такой лежит, — согласился епископ. — Но вот камень класть не может. Я уж не вспоминаю, как ты устроила дебош в соседней деревне, и перебила там всех мужиков.
— А хули они меня в салун не пускали?
— В общем, дочь моя, придется тебе уволиться без выходного пособия.
И Мэри в 63 года оказалась безработной.
— Эх, стара я стала, надо найти местечко поспокойнее, — сказала она, и увидела объявление:
«Внимание, открыты вакансии! Почте штата Монтана требуются новые водители дилижансов, взамен убитых бандитами и сожранных волками. Соцпакета нет, похороны за счет государства».
— О, ну вот, это по мне работёнка, — обрадовалась Мэри.
Явилась к почтовому начальству, и говорит:
— Нанимайте.
— Да ты ж баба, — удивляется начальство. — Еще и немолодая.
— Вам меня в борще варить, что ли? — закусив сигару, уточнила Мэри. — Нет? Так берите и не выебывайтесь, все равно работать у вас некому.
Начальство репу почесало и согласилось: может, хоть один дилижанс на место доставит, пока ее не грохнут.
— Только у меня условие, — добавила Мэри. — Трезвая работать не буду.
Начальство вздохнуло, назначило ее в город Каскад, и сразу выписало бабло на похороны. Однако Мэри проработала на почте 10 лет. За это время она ни разу не была трезвой и не потеряла ни одной посылки. Во время нападений отстреливалась из дробовика, и перехуячила больше бандитов, чем любой ковбой в вестерне. Если подстреливали лошадь, Мэри сначала мочила грабителей, потом волокла посылки на себе. Волков она вообще перебила без счету.
Уважал ее народ безмерно, и дал прозвище Мэри-Дилижанс. В 72 года она вышла на пенсию, явилась к мэру, и говорит:
— Ну чо, билядь, теперь меня в салун наконец пустят? Или мне весь ваш городишко расхуячить?
— Я ваш фанат, мадам Дилижанс, — ответил мэр.
И издал специальный приказ, чтобы Мэри пускали во все салуны. Наконец сбылась мечта пожилой негритянки. Она была абсолютно счастлива: каждое утро шла в салун, бухала, курила сигары, а к вечеру разбивала пару хлебал тем, кто неуважительно к ней относился. Но неуважение рисковали проявлять только приезжие, местные Мэри Дилижанс обожали. Она вообще была достопримечательностью города.
Умерла Мэри в 82 года, потому что у нее наконец отказала печень от вискаря.
Мораль такая: настоящая женщина ради мечты горы свернет. Даже если это всего лишь мечта о салуне. )))
©Д. Удовиченко
#Bad _ girl, or the way to the dream
Would say it's a baba-Honey, but the dimensions are not those. It's a grizzly baba. That's what her name was.
Lived-was in the us, in the state of Montana, the black girl Mary Fields. Born In 1832, father she had a slave on the plantation and the mother is a servant. She grew up cute, especially the figure was successful: growth under two meters, and 90 kilos of solid muscle. Mary's character was under be: she really didn't like to be abused. No woman, of course, doesn't like that, but Mary had a fucking argument against the abusers: she hit immediately to death.
So in 1865, the masters of Mary with the abolition of slavery got drunk on the joys that finally she would be cut off, and released on all four sides.
- that's the fucking thing, summarized Mary. - finally freedom has come.
Bought Cigars and went to drink in the saloon.
- a prostitute? - met her owner of the saloon.
- you're like a bitch talking to an honest black girl? - Indignant Mary. - I'm a released slave of the south, and you're just a indistinct motherfucker.
- then you can't be here, - explained by the master. - the saloon can only be men and prostitutes.
- I didn't fucking get it, I was surprised by Mary. - there used to be no negroes. And we were released.
- so the negroes were released, - cackled master. - and bub we didn't release. They are still occupied. You want to go to the saloon, become a prostitute. Really, I don't know who's gonna'd you...
- it's fucked up to be a baba, - got Mary.
And I changed my pants with a shirt, and cap's head was wearing. A little bit more thought, and I was getting a fireman on the steamer "Robert Lee". Grifter coal and fought off the robbers. Then she worked as a carpenter, a carpenter - shorter, everywhere equal to men. So her moonshine and whiskey liked it - drink a liter in the morning, and well put the stone. To everyone who tried to watch the babu and feel the tits, Mary Bila face. In the end, she was terribly respect, and called Niger Mary or grizzly. But in saloons still not allowed.
One day, a lady came to the construction site in mona;eskom habit, and says:
- hello, respected Mary Grizzly. I'm the superior of Amadeus, I want to invite you to the monastery, to look after the Indian girls-orphans.
The workers were friendly and Mary decided:
- well, cho, it's a divine thing. Once in saloons still not allowed, I'll go to the monastery. Raise Orphans.
And started working at the women's monastery. Work Foreman, pizdila and built workers, and in her free time, ogranizovyvala the meeting of robbers, rapists and other bandits who were in a huge number of looking for a living in the monastery.
- orphans, fucking hurt everyone can, - is, Mary, defusing a shotgun to the guests. - but the Lord in my face will not allow it, do you hear, gonna? And to think: such goats are allowed in saloons and I'm not!
Amadeus was scary happy with such an acquisition, and everything would be fine, don't know about Mary Bishop of the county. Came to the monastery, observe and called grizzly for a conversation.
- no doubt, my daughter, that you are a true Christian, - subtly started the conversation.
- well, the fuck is Mary Mary.
- and that you, my daughter, materi;; orphans in all corky, maybe also nothing...
- they'll come in handy in life, by popyhiva; a cigar, said Mary.
- yes, and the cigars are also tolerable, my daughter is in the end, from them moths will die. Along with the orphans, really. But okay...
- cigar thing is needed, - agreed Mary.
Yes. So here. I would even take, my daughter, that in the monastery works a woman in pants, and also drunk since the morning.
- and for what else the monastery is needed, - confirmed by Mary. - I'm not allowed in the saloon, I have to drink in the monastery. And the work here is heavy. Milk for proved doesn't give, here's to compensate for the stress of samogonkoj.
- it's all trifles, - sighed bishop. - but the fuck you, my daughter, have shot our bricklayer?
- badly behaved, - shrugged by Mary.
- He's acting very well now. The quiet one lies, the bishop agreed. - but there's no stone to put. I don't remember how you set up affray in the next village, and interrupted all the men there.
- why didn't they let me in the saloon?
- anyway, my daughter, you'll have to quit without a severance allowance.
And Mary in 63 turned out to be unemployed.
- eh, old I became, I have to find a place quieter, - she said, and saw the announcement:
" attention, open vacancies! The Montana State mail required new drivers of stage, in return for killed by bandits and so;rannyh by wolves. Benefits No, funeral at the expense of the state ".
- Oh, well, that's a job for me, - happy Mary.
Came to the postal superiors, and says:
- hire
- yeah, you're a baba, the bosses are surprised. - also aged.
- do you cook me in the borscht? - chomping a cigar, clarified Mary. - no? So take it and don't fuck it up, still work for you.
The Chief of turnips has been scratching and agreed: maybe at least one stagecoach will deliver until it's kill.
- only I have a condition, - added Mary. - sober won't work.
The superiors breathed, appointed her to the city of Cascade, and immediately released the money to the funeral. However, Mary worked in the mail for 10 years. In this time, she has not once been sober and has not lost any parcel. During the attacks, a shotgun was fired, and perehu;;ila more bandits than any cowboy in western. If the horse was shot, Mary first wet the robbers, then dragged the parcels on herself. Wolves she even interrupted without account.
Respected her people immensely, and gave the nickname to Mary Stagecoach. In 72, she retired, came to the mayor, and says:
- well, what the fuck do I get in the saloon now? Or do I have your whole town rashu;;it;?
- I'm your fan, madam stagecoach, the mayor answered.
And issued a special order for Mary to be allowed in all saloons. The dream of an elderly black has finally come true. She was absolutely happy: every morning went to the saloon, drinking, smoked cigars, and by the evening, broke a couple of fuck to those who were disrespectful to her. But the disrespect risked showing only the outsiders, the local Mary Stagecoach adored. She was actually a landmark of the city.
Mary died in 82 because she finally refused her liver from whiskey.
Moral is: a real woman for the dream of the mountain will swerve. Even if it's just a dream of a saloon. )))