Мы с Сёмой в среду приняли на грудь.
Нам тоже надо хоть когда-нибудь
От стресса и страстей освобождаться,
А то взбрыкнёшь и в "дурку" заберут.
Всё чин по чину, если б не менты.
Они, с разбегу перейдя на "ты",
Определили Сёму в обезьянник,
Найдя в нём характерные черты.
Узнав, наверно, злой городовой
Решился отпустить меня домой.
И намекнул, что надо б увеличить
Размер его зарплаты годовой.
Но кроме фиги в рваном портмоне
И приглашения на выставку Моне
Мне нечем было заплатить за волю.
"Госзнак" обрёл эквивалент в вине.
Я прослезился в "царственный" погон.
Сказав ему, что праздник must go on,
Свалил под парусом, пока не заштормило,
Пока из комы не вернулся он.
Конечно, сразу бросился туда,
Где Фира, проигравши в "города"
Своей мамаше, повидавшей виды,
Ждала Семёна с фразой "как всегда".
Когда я появился у дверей,
Сосед напротив, так себе еврей,
Мне предложил немного ваты в уши,
Перекрестился и отполз скорей.
Я на пороге, с видом сироты,
Сказал, что Сёму приняли менты.
Он, как Ульянов Саша, за решёткой.
"А что вдруг Сёма? Почему не ты?"
Придя в себя от наглости такой,
Я рассказал, что наш городовой
Знаком с моей поэзией и прозой...
"Ты пой про это глуховатой Розе.
Она, как ты, не дружит с головой".
Короче, нажимая на педаль,
Летела Фира в афоризмов даль,
Виня меня за выход из Египта,
За порванный в девичестве сандаль.
Ей вторила из комнаты маман
И упрекала за пустой карман,
За перестройку местной синагоги,
За вечно дурно пахнущий лиман.
Дуэт звучал, как песни "Бони Эм".
Я признан был источником проблем.
А Сёма, соответственно, считался
Не пьющим и не страждущим совсем.
Когда затих свирепый ураган,
Я из квартиры подалсЯ в бега,
Желая отсидеться там, где может
Быть не ступала Фирочки нога.
Стрелой из лука вылетев во двор,
Бесцветный, как одесский светофор,
Я поспешил в тюрьму, сменить Семёна.
Пусть Сёма с Фирой продолжают спор!