Нас потому и прозвали идеалистами.
Нам вне идеи нет жизни, она немыслима
Ни на расстоянии взгляда, ни на расстоянии выстрела,
При условии, что Утопия лишь написана.
И тем более, если писана не тобой.
Нам легко там, где прочим натужно-трудно,
Там, где им — смерть и вой, нам лишь трудовые будни.
Всем нам на сердце давит совесть — всегда, подспудно,
Пока что-то внутри не отпустит свои орудия,
Наплевав на гражданских, отчаянье и конвой.
Где-то сверху успеет закашлять усталый Боже.
С нами бестолку нежно, с упором на нервы и просто строже.
Нам положено ровно то, что другим — негоже.
В прошлых жизнях мы все баюкали свои пролежни
На кроватях, пропахших гонимой нами войной.
И живём, её дети — бессменно, из года в год,
Наблюдая за тем, как иные идут вперед
По следам, что оставили мы. (Тот же, в принципе, сброд,
Но из принципа вечно делавший наоборот,
Чем привыкшие думать совместно с бегущей строкой.)
Нам всегда остается одно — так ничтожно мало.
Счастье в шаге от тьмы и на острие кинжала.
Сон ничком в пепелищах утихших давно пожаров.
Жар от них после полночи куда бы ни убежали мы
Разгорится от головы...
...От него нам по жизни то глупо-смешно, то тяжко.
Мы заточены от остальных в вавилонскую башню.
Там, внизу, вам бывает и горько, и больно, и страшно.
Нам же не до того. Только "важно" или "не важно".
Да туман, что руками хватает нас из травы.
С кем мы гибли, кого убивали — их видим вечность.
Тишь ночи разрывается хищной, сухой картечью
Мы садимся в постелях, считая, патронов ли, свеч ли,
Нам могли недодать до покоя, до чьей-то речи,
Нам способной дать веру в пожизненное "Отбой.".
Чтобы спрятать впервые за годы клыки и крылья,
Забывая о том, что мы ими кого-то т о ч н о убили,
Звуки взрывов, чужие молитвы и тучи пыли...
Вспомнить то, что когда-то любили.
И быть собой.
В идеале, нам, идеалистам, нечасто найдется место.
Каждый наш в своем деле собой же признанный бездарь.
Нам до форточки Царь, Самозванец, Наместник, Кесарь...
Мы живем себе, в целом, от обыска до ареста.
(Когда зримо становится, чем нам выйдет платить...)
Потому мы боимся любить. И прицел признаний
Не приколем к груди. Так же точно награды, звания
И благословения — матерью ли, богами ли,
Мы едва ли для смелости помнить станем.
Без огласки выходит намного сохранней жить.
Солнце всходит над каждым с утра благосклонно-равно —
Над язычником, атеистом и православным...
Над облаву вершившим и избежавшим облавы,
Над живыми, мертвыми, милованными и главными.
Спорить — бред.
Но, как раньше, м ы будем готовы плясать по кромке,
Жить и думать украдкой, чтобы защищать впотёмках,
Право, встав из грязи с колен, непреклонно, громко,
На останках друзей, и своим, и чужим потомкам
На повторы сражений посмертно ответить:
"Нет".