Мушьём засижены картины, икона тёмная в углу,
Домашние в буфете вина, кручёный коврик на полу.
А я сижу как важный барин за самоваром у окна,
Мне крыша Кадашевской бани сквозь пыльную герань видна.
Так просто всё и очевидно. Часы старинные звенят.
Хозяйка пожилая видно совсем забыла про меня,
Душою там, где всё прожито… Упёрся неподвижный взгляд
В альбом, где выцветших открыток и снимков пожелтевших ряд.
О эти снимки фронтовые! Годами сохраняли ей
Такие вечные, родные улыбки павших сыновей!
А кто теперь залечит раны? Кто сможет в горе ободрить?
Одна отрада – вечерами – с погибшими поговорить.
Застыв во времени и в горе – зовёт, зовёт их горячо…
А за окном седеют зори, и плачет за стеной сверчок.
И стынут старческие губы:
Алёша, Пётр, Владимир. Люба…