С изнанки

Марина Марея
… а первая твоя волна, тебя качнувшая из сна –
простоволосый  бабий вой, задушенный ее ж рукой –
тебя, безвинное дитя, жизнь зацепила, не любя,
как бы шутя…

…комок проглоченный обид и гордый жест, и горький стыд –
в суровую все впрялось нить, что будет твое тело вить,
ее отчаяньем дыша, уже виновная душа…

Ты помнишь, милый, или нет, как ты рождался в этот свет,
как тело матери твоей сминало лепестки костей –
корежила тебя, давила мук родовых немая сила,
что и ее не пощадила.

Свет резкий кафельных палат и глаз чужих холодный взгляд
на теле сморщенном твоем, спеленутом тугим кулем,
твой первый ужас на отказ  рук материнских, губ и глаз,
и соска, вдавленная в рот – быть может, все наоборот –
и ты на свет родился  т о т?

Быть может, мимо проскочила живая жизнь… 
                но не могила,
а просто детская кровать, где будешь спать ты и не спать,
где, пусто глядя в потолок, отбудешь срок…

Душа твоя и не вместила то, что младенцу не под силу –
и та, которая б любила и в жизнь тебя б благословила
и нарекла б, и с Божьей силой тебя б, малыш, соединила…
что делать, милый?
душа застыла, к а к  б ы  забыла…

И жизнь, как бы кино немое, так потекла перед тобою,
что ты как будто бы – извне, всегда снаружи и не в ней…
и смутно станешь ты желать пройти насквозь ее, прорвать
ту пленку и до дна достать –  жизнь, что вот так могла солгать,
за горло взять…

А дальше – так или иначе:  не плачешь ты – вокруг заплачут,
судьба, как мачеха из мачех, тобой, мой друг, сыграет в мячик…
или ты сам начнешь игру: хорошим станешь, ко двору
придешься всем, потом запьешь или стихи писать начнешь,
или вдруг просто полетишь, как нынче модно стало, с крыш,
или сквозь безвоздушный смог дотянешь до инфаркта срок…

Или – кумиром станешь ты, владея прихотью толпы
на той или иной арене – с трибуны, кафедры, со сцены…
…а куража круги все туже – тебе уже никто не нужен,
ни сам себе – как ей когда-то –  зияет первая утрата,
и ненасытная тоска не оставляет волоска…

Себя доказывая всем, себе не веришь ты совсем
и прежние хранишь игрушки – и сны, и страхи – под подушкой
и, не вживленный в жизнь малыш, по-прежнему как будто спишь…
ты так надежно защищен от жизни, главный заключенный
в своей тюрьме, своей беде, оцепенелый сам в себе…


Но если вспыхнет вдруг однажды не детская  – другая жажда,
и волей  взрослой сквозь разлуку через младенческую муку
ты примешь малыша, что смог в асфальте вытянуть росток,
ту душу, что себя забыла, когда в отчаянии застыла,
усыновишь…
                наверно  даже,  добыв бесценную пропажу,
поднимешь боль, и гнев, и ужас…
                их проживая не снаружи,
ты обретешь опору в том,  что справедливости фантом
подвинется…  за пядью пядь его ты будешь подвигать,
не обезболиваясь…  в мать  уже не станешь посылать
свою судьбу… глаза в глаза с ней выйдешь за пределы, за
порог младенческих защит, которыми ты знаменит…

и в руки собственные нить 
посмеешь взять, соединить
лицо с изнанкой - и познать
единственную благодать:
себя из морока поднять
к лицу - лицом
перед истцом *


*Ф.М.Достоевский: "Я боюсь только одного - оказаться недостойным своих мучений"