Би-жутерия свободы 256

Марк Эндлин
      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 256
 
– Вы мне надоели, Гастон, инфантильными расспросами. Ваши широковещательные редакторско-спиритические сеансы не вызывают ничего, кроме недоумения! Вы человек с таким звучным именем, а соображаете хуже разносчика инфекции, на лотке которого пристроились, развалясь, микробы с бактериями. Моим корректором допущена незначительная ошибка, не заслуживающая придирок. Но запомните, ошибка далека от совершенства, если она не совершена мной. В оригинале это выглядело так: «Многократно на илистое дно уходил он к одной...». Вот и получается, что несёте охапками чепуху черёмухи,  увиливая от откровенного признания.
– Вы, друг ситный, преисполнены спиртного энтузиазма и обладаете завидной спиритической способностью убивать нудное повествование в самом разгаре, – Гастон понимал, что ни логики, ни смысла его последнее предложение не несло, поэтому поспешил присовокупить, – не обращайте внимания на мои замечания. Продолжайте печь книжонки, покуда скорбный труд не остыл, как труп.  Но не забывайте, что гроб для творца макулатуры давно припасён, а места на писательском кладбище давно раскуплены иудействующими талантами ещё при их спотыкающейся жизни. Теперь, с вашего позволения, я пройдусь по пунктам, – замялся в складках углов слабовольного рта инквизитор-редактор.
– Валяй, садист! Вы, Гастон Печенега, ханжа, доходите до того, что словосочетание холестериновая бляшка считаете грязным ругательством из-за первого слога и вычёркиваете безобидное слово влага, потому что оно является составной частью гостепреимного влагалища.  Вместо того, чтобы прочить успех моим трудам, вы рады всё опорочить.  Лично я этого не приемлю. Вы  и ведёте себя, как в столовке, – ложечкой выуживаете гипотезы из стакана с прокисшим компотом. Советую не сбрасывать со  своих неоплаченных счетов активизированное моим неустроенным бытом активное участие в сексмемуарах героя-подводника Сашко Подколодного «Интимная жизнь с аквалангом», в которых чувства не подлежат амнистии. Это чуть не привело к переименованию водорослей в «Кусто» в память о великом ныряльщике, вхожем в круги на воде. И зарубите себе на отдельных частях тела «Деятельность создаёт орган, бездеятельность – уничтожает». Возбуждённый мозг – депо мысли не составляет исключения. Поэтому я пишу, отрешённо откинулся на стуле профессор, готовый обменяться ролями, мнениями и жёнами.
– То-то и оно! А надо сначала думать, а потом махать ручкой. Прежде чем писать, замерьте протяжённость текста, уж слишком длинно у вас получается в милях, так что имейте вопросы к себе и вы никогда не ответите Разрешите продолжить, профессор. Возьмём хотя бы разминаемые вами члены предложения: «Яблоко, предназначенное для выращивания трюфелей и молодёжи, бергамотно блямбой свисало с дерева». Извините, а где Ева? Я согласен, молодёжь, приходящая на смену облысевшей резине ведущих колёс, – наша надежда, наше начертательное будущее. Но разве вам не известно, что будущее теряет всякий смысл, если оно в отстойнике? Подозреваю, что вы противоречите сами себе, запутанно высказываясь: «Меня больше всего заботит поднятие пенсионных выплат и петель на чулках, набитых деньгами». Лучше бы вы писали на санскрите профессор, чем такое на бумаге.

Вокруг меня солнце ходило,
с моею тенью говорило.
Но с кем оно теперь звенит,
войдя над головой в зенит?

– И что вас так не устраивает в моём четверостишье о себе, проникнутом душевным теплом? Оно несёт полёт безудержной фантазии, хотя и в несколько абсурдной форме. Отрицаемая вами сексуальность не просматривается. Если вашему непробиваемому мозгу не импонируют игровые словарные кульбиты, то, поверьте, во мне это ничего, кроме чувства жалости без сожаления к вам, не вызывает. Попытайтесь найти хоть толику мужества, чтобы признаться в этом, и такие как я вас непременно простят.
– Бьюсь об заклад, наш пожилой читатель тоже не поймёт. Незрелая стряпня выглядит, как зелёный пупырчато-прыщавый огурчик, солению, на мой взгляд, не подлежащий. Несли бы вы свои папирусы, профессор, в другую, более покладистую редакцию, может и об одолжениях клянчить бы не пришлось, и материал втискивать в последние минуты озарения перед выпуском не надо было бы. Не отрицаю, вы безусловно обладаете облучённым свыше талантом, но его необходимо развивать наподобие того, как это делают курчавые негритянки, перекрашивающиеся в блондинок.
– Этого мне ещё не хватало! Почему вы у себя на верхотуре расписываетесь за читателя из потребительских низов? Он вас в этом не уполномочивал. Найдите себе какую-нибудь недалёкую Галю и ингалируйте, а не такого пытливого человека как я. Современного читателя надо выращивать, тогда не будут возникать идиотские вопросы вроде того, который вы задали подписчикам:
«Если в Северном полушарии водовороты направлены по часовой стрелке, а в Южном против неё, то в какую сторону закручивает воду на экваторе. И доказывает ли это, что стрелка – левша?»
Обратите внимание, Гастон, в отличие от поточного метода я пишу патогенным способом и микробы тут ни причём. То, что покажется людям, привыкшим к банальностям, непонятным, через 15 минут станет означать нечто иное, а через полчаса может приобрести глобальное значение. Учитесь у великих резидентов: у Буратино древесной породы,  у крушителя-Рогбачёва, у переплясчика-Зальцберсона. Их семьи не подохнут с голоду. Набирайтесь опыта у них, и вы поймёте, что сказанное сегодня оставляет желать лучшего, оставленного в живых на завтра. Народ без этого не может. Не буду преувеличенно повторять без чего, и так всем всё ясно. А кто такой читатель, как не народ? И вы ещё предлагаете ему парадировать власти на тысячах площадей?! Да вас за это в своё время...! Ладно уж, живите в заблуждении, если вам не дают покоя лавры Березниковских и иже с ними. А может быть вам хочется стать женой какого-нибудь градоначальника с пакетами акций не на его, а на ваше звучное имя? Во мне всё больше укрепляется уверенность, что с возрастом вам труднее становится воспринять школьные азы, Печенега. Моисей 40 лет водил свой народ по пустыне не потому, что кто-то потерял квотер (25 центов), а для смены двух поколений, а с ними и менталитета, избранной гоями (не путайте с Гойей) хорошо известной вам нации для бесконечных издевательств и изводящих мучений. В конфронтации с вами я всё больше утверждаюсь во мнении, что вы, Гастон, вышли не из народа, а из тюрьмы для него. Думаю, что настала пора пересмотреть занимаемое вами положение в нише иерархии газетной гильдии. А теперь покажите, где вы разглядели проявление  неприемлемой сексуальности в моих неукоснительных заметках «Важное в лечении проктита».
Сам проктолог Г. заинтересовался моей работой и обратил своё рассеянное внимание в деньги. После плодоносной встречи с ним я подал объявление: «Ищу рассроченную работу в кредит. Оплата сейчас сдельная, работа потом». Откликнулись диетологи от идеологии, взявшие на себя канцерогенные обязательства.
– Ну, ладно-те загибать, профессор, вы пишете приблизительно следующее: «Представьте, что  вам скучно на подступах к Новому Году, тогда пригласите Деда Спинозу со Снегурочкой. Это только акции ведут себя наподобие женщин, когда дорожают. А Снегурка к обоюдному удовольствию через несколько муторных часов непременно застынет перед вами усердной Сосулькой, отрабатывающей своё в положении ничком». Если, дорогой Жорж, вы не тот, кто пострадал за мимолётное увлечение невинной овечкой, то извините. А так как мне достоверно известен казус вашего скукожившегося обрубка, и то что «золоторунная» вызволила вас из не сложившейся семьи, то в этом предположении не заложен рецидив сексуального посыла. Так что смотрю я на Снегурочку и всё во мне тает мороженым по обоюдному согласию.
– Гастон, вы всё приукрашиваете как яйца-органик на Пасху, – рассмеялся Пиггинс, – и подчёркиваете недостаточность редакторского воображения с несоответствиями с занимаемой вами должностью. Вам скажешь лягушатник с головастиками, и вы тут же начинаете вычислять автора по национальному признаку. Неужели разжёванный куриный бифштекс вкуснее говяжьего кровавого? Есть люди, у которых загар не держится на ногах, и они «Абсолютно» трезвы. Как правило путешествуют в этой жизни согласно поспешно занятым местам, а не купленным билетам, и вы непосредственно относитесь к ним. Заметьте, мы полчаса толчём ступу в компоте взаимных возражений. Лично у моего любопытства ноги атрофируются, и его приходится поддерживать, как бесцельный разговор с соседкой по танцевальной площадке, где музыка не играет, потому что музыканты-мутанты вусмерть пьяны или уже разошлись.
– Положим, вы правы. Лично я всегда выступал на страницах печати за подтяжку овалов на яйцах, включая Фаберже. Обратите внимание на яичную скорлупу. Она эластична как лайковая перчатка. Ей не достаёт извести. Сплошная невезуха для хохлаток. Несчастных кур накалывают гормонами и они, соответственно, производят мягкоскорлупчатое потомство, которое, если из него не делают яичницу, превращается в мягкотелых цыплят, которые для «Табака» не годятся. Так и вы со своими очерками и сказками. Ну как изволите объяснить подписчикам, что следует подразумевать под Лобковой атакой, если взгляды ассоциируются с насекомыми, когда ловишь их на себе. Возьмём абзац о скотоложстве, в нём вы позволяете себе языковые нечистоты и физиологическую неточность, бросая в лицо герою обвинение: «Страус тебе четвероногий друг!» А вельможно-хамское отступление от истины, проталкиваемое не понятно куда Тамбовским волчарой в чепчике в постели с Красной с помпонной Берет(toy) в руке, вместо шапочки. Толкайте себе на здоровье свои новаторские индейки на День Благодарения, допускающие оплошности до тела, но не в моём направлении.
– Не с Береттой Помидоровной, а с Калашниковым!
– Да хоть с Кольтом, – разволновался Гастон, – Не представляю, как Серый в наше тревожное время, живя в чащобе, бродит ночью по улицам без крыши? Это неправдоподобно.
– Читали бы повнимательнее, заметили бы, что стало с крышей.
– Призадумайтесь, могут ли слухи расползтись по швам? Или что волк в состоянии оргазма снял с себя бабушкин чепец и передал его девчонке в фонд помощи «несведущим в любовном треугольнике?!» Ведь вы несёте ответ перед читателем, но куда?! Беспокоите пожилую тему, как запорную даму на стульчаке. Зачем, спрашивается, когда молоденьких лапочек пруд пруди.
– Излишняя щепетильность мешает вам в работе, предусматривающей плодотворное сотрудничество. Обратите внимание – в вас засел удушливый безудержный критикан, не находящий ничего приемлемого для себя в моём имажинистском реферате. А ведь я вас, Печенега, уважаю, хотя вы и завзятый взяточник.
– С дани уважения не разживёшься, потому и беру.
– Я с вами и так и сяк, а вы, всё за свой кондовый примитивизм цепляетесь. Не разбираетесь вы в вопросах смены поколений и размеров податей. Из двух Золушек выбираете старшую, а это противоречит естеству. Или она ближе вам по возрасту?
– Обе ваши Золушки соответствуют своему возрастному цензу. Одна – в растрёпанных чувствах полуголая ходит, другая – приворотным зельем балуется, думаю, что вы относите себя к сказочным гениям. А я единицу гениальности стригу под нулёвку, принимая нестандартное воображение и талант изложения за симбиоз, редко кем досягаемый. Для меня четвертованный рассказ, истекающий кровью на последней странице, без античных амфор метафор, поднятых со дна океана любви – отсеивающееся растение-пустоцвет не ведавший компоста и натурального удобрения. Привожу пример: «Глухие удары пяток по моей спине звучали пожеланием успехов в благородном деле лишения её невинности».
– Признайтесь, что вам во мне не хватает г...!
– О нет! Этого в вас в избытке, поэтому и выдаваемая вами нагора информация неизмеримо страдает, – спасовал Печенега.
– Вам, Гастон, как заядлому пессимисту, явно пришёлся по вкусу эликсир вечной старости, приобретённый в редакции. Отрекитесь от него, но не отказывайтесь от новаторов как я. Исследуя  высокий штиль моих жизнеописаний, вы пугаетесь ничего не значащих, скользящих по воде произведения поверхностных серфинговых фраз. Вам будет стыдно узнать, что каждый порыв моего больного сердца вы низводите до макроинфаркта. Другой бы понял меня с полуслова, а вы ничем полезным не хотите мне подсобить.
– К чему понимать с полуслова, когда его можно заменить соответствующей интонацией плюс подходящее выражение лица, как это делают натренированные японцы. Обратите внимание, в музыке всего семь нот, а сколько шалящих эмоций в них выражено! Возьмём, к примеру, гласные е, а, у...
– Вы ведь знаете, Гастон, что я не японец. Вы напоминаете мне вегетарианку с огурцами на синяках вместо куска мяса с кровью. Разве вам, мягко выражаясь, идиоту,  не ясна пружина сюжета?
– Не огорчайтесь, кое-что я  у вас отыскал. Только не называйте защитную реакцию взбудораженной психики Сицилианской защитой, не то шахматные фигуры разбегутся. У вас неоспоримо присутствуют не только пегие проблески, но и доказательства таланта. Но вы запамятовали – за определитель таланта приходится платить.
– Вы вымогатель, Гастон! Да ладно уж, покажу вам последнюю работу, я её племяннику Андрюше Лобзе, отработавшему трескучим сверчком на африканском барабане там-там, посвятил.

Ах, если б мне ударило шестнадцать,
Я мог бы заново любить и кайф ловить,
В пылу с девчонкой глупости творить
Чистосердечно солнцу улыбаться.

Ах если б мне шестнадцать подвалило,
Я б что-нибудь родителям солгал.
Ну, например, что я Шевченкой стал,
Или с Рональдо выпить подфартило.

Да, я не молод, молод ты – малой.
Достань-воробышка, юный красавец.
190 вызывают во мне зависть,
Клянусь тебе сам-шитной головой.

Талантлив ты – не дам себе солгать,
Я полон дури. Ты же – перспективы.
И рвётся конь в тебе давно ретивый.
Мне ж остаётся только поздравлять
               
Тебя с прекрасным днём новорожденья,
Желать завоеваний в обученьи.
Раскрыть себя по-щучьему веленью
И всё, что в руки валится, объять.

–  Лучше не придумаешь. Это вполне приемлемо для раздела «Подростковое по колено». А вы не пробовали писать на языке глухонемых? Подозреваю, что при таком раскладе мне не собрать осколки словарных наборов, которыми вы запасаетесь впрок, не считаясь с тем, что срок их давно уже истёк. При всём моём уважении к вам они и не подлежат редакции. Не спорю, вы поражаете воображение читателя-родственника, но именно нам, замотанным редакторам и критикам, приходится его лечить, а гонорары наши далеко не врачебные, – прогнусавил Печенега.
– Тоже мне целители, закрутившиеся в вихрях упрёков! Только помыкаете и всячески норовите уколоть мечущегося автора. Так кто виноват? – укоризненно запротестовал Жора, выглядевший более чем внушительно в мешковатом субтропическом костюме и колониальном пробковом шлеме из-под бутылок шампанского.
– Виноваты ваши учителя Садюга и Непонашему – взвился Гастон, – зачинатели дестабилизирующих язык стилей, которым вы слепо подражаете. Заметьте, я не против ваших литературно-штыковых и массированных сердечных атак, но не в моём кабинете. Нашей буйволице-уборщице понравилось ваши «перлы». Начитавшись их, и обэриуты зарыдали б, а она стала продуктивнее трудиться – впервые не перевернула кадку с фикусом и отметила шутовские афоризмы чернильным карандашом, аж вся обслюнявилась. Так что в её лице вы нашли преданную поклонницу. Трубите кассовый сбор, Жора, может кто ещё откликнется.
– Хоть чем-то порадовали меня сегодня, видно у изысканной дамы существует бездна увлечений. Зачитайте подчёркнутое.
– С превеликим удовольствием, вот они:
«Пробью голову усталым взглядом, и стрелки продолжат своё движение в противовес вечному кочевнику-маятнику»,
«Старуха безоговорочно вынула фарфоровую улыбку, уложила её в бокал, наполненный искрящимся шампанским, и поднесла глаза к бокалу – солнце scorch(ило) гримасу»,
 «Отличай кожника от шкурника и наваждение от наводнения»,
«Пять способов и четыре позы: как расположить к себе женщину с вытянутым лицом породы осетровых рыб поудобней, чтобы она не потеряла в экстазе имя нарицательные»,
«Окна запотели от нетерпения. Ильич посмотрел в зеркало на свой фонтанчик – разбрызгиватель жизни и полюбил мочевой пузырь, переполненный инфантильными надеждами»,
«Оргазм – стрихнин миллионов очаровательных крошек, погрязших в дрязгах пришеечного кариеса».
Я уверен, профессор, начитавшись такого, за вами гоняются по улицам безумные фотокорреспонденты и полицейские с переносными камерами. Только не убеждайте меня, что каждая ваша рефлекторная отрыжка – поэтический рывок в будущее.
– Ошибаетесь, я не позволю каким-нибудь там препарацци защёлкивать за моей спиной золотую камеру несвободы, – не вполне артикулировано выкрикнул профессор и осёкся.
– Cчитайте, что я предельно восхищен вашей нарочитой скромностью и вместительной местечковостью, Жорж. Не скрою, у меня сложилось впечатление, что вы внесли весомый вклад в природу любовной литературы, ничего не вынеся из неё для себя. Чего только стоит игривый эпизод времяпрепровождения Прова – отца Золушки: «Однажды он отправился в лес и имел дровосекс с берёзкой, потом с лисой Пат Рикеевной под сосной, подробно описав коитус в SOS-поэме «Деревенская сексопилка». Давайте подведём итог нашей крышёванной беседке, – жеманно обрезал Гастон.
– Зря вы, Печенега, отмахиваетесь от меня и придираетесь к пустякам невзначай обронённого слова там, где нам стоило бы притереться. Опять у меня из-за вас завязало узлом поясницу!
– Я же не с Золушкой в балахоне на балу имею дело, профессор. Мне хрустальный башмачок искать по жизненному сценарию не положено. Меня интересует изначальное положение бесполезных вещей, точнее отсутствие таковых. А эти самые слова льются из вас через край. Больное произведение преждевременному опубликованию не подлежит. Оно вылёживается до подходящего момента. А насчёт скрюченного положения поясницы в обществе, могу посоветовать растирания пастернаком. Если хотите, дам телефон доктора Люмбаго. Понимаю, что творческий потоп остановить трудно. У вас не найдётся с собой подходящей посудины?
– Есть яхта у причала – эдакая эмалированная посудина, целый корвет с набивными морозными узорами на иллюминаторах. Прокачу по вздутому животу залива с бедренной качкой. Ведь финансовые войны происходят в мире, страдающем глобулярной ангиной, с той разницей, что теперь мы отовариваемся по пластиковым карточкам. В развлечениях с нами примут участие: волчара штабс-капитан Харкота, штурман ИванГеЛист, Жан-Лук Реций, мой личный мясник, с мозгами, завёрнутыми в вощёную бумагу, и украинская финка Ветка-Ленка Главаренко, которая преподнесёт вам хронометр на память без провалов, чтобы вы не опоздали к часу приплытия.
– Увольте, я вплавь от Конфеттэна до сотрясаемого острова Гаити доберусь. Парусная регата – отрезвляющее рейтинговое средство, а я  остерегаюсь попутного ветра. Обещаю обойтись без вашего хронометрического анахронизма с примесью хронического инфантилизма настырного импресарио, а те, кто вас знают, обвинят меня в близости с Диканькой, на хуторе, конечно. Я не какой-нибудь там чмырь вроде вашего прежнего соглашателя-издателя Ростика Кальяна.
– Не порите ерунды, Герундий, и не имитируйте меня в начинаниях. Умоляю, Гастон, не пустословьте, было бы предложено. Мне надоели дежурные отговорки без нарукавных повязок. Не стоит окрылять чурбанов и вдохновлять медные лбы при высоких температурах. Учтите, если мы оба подведём итоги, то в конечном счёте поживиться никому не удастся и беседа не состоится, потому что Увлекательная и Сомнительная не будет нам доверять.
– Опять вы, Жора, клоните разговор на тему о деньгах, как провинциальный хореограф – ловкий барышник начинающими танцовщицами с фигурами божьих коровок. Я не пришёл к вам, чтобы зализывать раны у соседского кота, пока вы проверяете пульс моего бумажника. Не сомневаюсь, что эта беседа будет ловко использована в ваших жизнеописаниях «Стыд и Срам боли душевной».
– Ошибаетесь, гадливый, но недогадливый мой Печенега. После первого миллиона я превратился в закоренелого бессеребренника и понял, чтобы отпереться ото всего, нужна связка ключей от потайного сейфа неприкрытого обмана. Я испытал это на собственной шкуре, когда сменил безрассудные дни на тематические ночи. Важно не пугаться напора нового, особенно в мочевом пузыре.
– За вами, профессор, как за неверной женой – глаз да в глаз нужен, – сострил Гастон, который после посещения дантиста чувствовал себя запломбированным вагоном для шести падежей скота и свадебным генералом, неуверенным в обеде. Гас – выходец из занимательной семейки, пребывавшей в вечных долгах, лучше других знал, что податливый муж не уверен в авторстве экспонатов,  произведённых на свет женой в ходе её разнузданных «художеств».
– Вижу, обсуждать что-либо с вами бесполезно, лишний раз  убеждаюсь – вам предстоит продолжить беседу не со мной, а с Даником Шницелем. Кстати, недавно его уличили в покушении на кафе-мороженое, убытки $1000. Несмотря на излишнюю плаксивость, он свиреп как зарешёченный лев; прекрасно отличает лоб от лобка и знает, когда надо произвести щелчок, быстро ставящий человека на место, – сурово прошил упрямого собеседника искромётными стежками нелюдимого взгляда профессор Пиггинс.
– Нет, только не с этим законченным идиотом! Не пораскинув умишком, он притаскивает мешок своих  невзгод и сваливает их на мою голову, не ведая того, что я не принимаю предварительные заказы на самоубийства. Поверьте, Жорж, я своё отработаю, хоть и с замиранием сердца. Возьму этот не прижившийся ни в одном издании резервуар скудоумия без купюр. Он появится в ближайшем номере в рубрике «Ни слова о сексе». Но обещайте, что я никогда не столкнусь с этим мерзким чудовищем – Шницелем,  при одном воспоминании о его жилистых руках у меня поджилки трясутся:

Хотелось мне в который раз
смывать крюшоном унитаз
после того как проучил
того, кого в нём замочил.

– Сильно сказано, но не к тому месту. Как бы вам не пришлось к глазу сырой шницель прикладывать. Видно, этому типу жизнь устанавливает дрожащую планку, и он берёт её нахрапом. Пройдёт время, и в результате обоюдовыгодной сделки вы убедитесь, чего стоит ваше трепыхание на крючке беспокойства о подростках и клоунада заезженных в забегах по кругу обвинительных половых и гражданских актов. Признайтесь, наглец, что вы, если не апологет дотации, то мирообоснователь криминальных атрибутов босячества. Чтобы преуспеть, надо быть олимпийским чемпионом в стиле баттерфляй Майклом Фелпсом и загребать деньги, как он воду – обеими руками, или олигархом, приобретшим в пользование реку с кисельными берегами и зеленеющими рукавами, который трясётся над своим богатством и из него ничего не выпадает. На прощание, прежде чем засяду за написание виршей, давайте выпьем за здравый смысл в нетрезвом состоянии. А пока я заставлю вас выслушать крик израненной критиками души. Надеюсь тогда перед вами не останется иного выбора, как только понять, какой несгибаемый талант бывшего вышибалы украинского дома моделей «Наряд вне очереди» вы игнорировали на протяжении предзакатных лет расцвечивавшими небесное полотно багровыми плетьми облаков.

Филигранность слов его – пугает.
Мысли-ординарцы улетят,
Сверстников своих опережает.
Косные и слышать не хотят.

Массам запредельно не понятен.
Принятые, критикнув солгут,
– Весь изъян он, ореол из вмятин,
озаренья непосильный труд.

Но не вызывает отвращенья
Эпатажно-элитарный слог.
И потомки у него прощенье
Вымолят у изваянных ног.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #257)