Я видел лишь часть твоих слез:
грустнеющих вишен свисали плоды и блистали на солнце.
Ты сорвала их, держала в горсти,
но не знала -
крови сок потечет по части руки,
и красоту тонких пальцев,
и кистей затмит алый цвет,
ибо то, что становится частью тебя
может в любую минуту раскрыться
и вылиться в горькую истину.
Я видел лишь часть твоих слез.
Об этом мне пели море и небо,
и слившись в одно, отражались
в твоих голубых глазах -
солоно море и солоны слезы
были в тот злополучный август.
И хоть я тебя вовсе тогда не знал,
но отчетливо слышал,
как тревожно кричали птицы,
вырываясь из твоего сердца,
просили о помощи:
"Вылечи-вылечи,
обними ее ласково и защити..."
Где я был? Что я делал?
Пропадал в бесконечных поездках
также раненый, с ножами в лопатках,
которые вместо крыльев -
тронешь чуть - засаднит, закричит, заалеет.
А дороги мелькали-мелькали,
за окном высокие сосны рядами.
По прямой до границы с Эстонией, к берегу,
мимоходом столица Петра.
Где я был? Что я мог?
Как хотелось бы мне заслонить тебя
от тех, кто останется в жизни твоей только тенью (не более),
причинив одну боль и вспоров тебе грудь кинжалом измен,
наглости, похоти и мнимого наслаждения:
ге-до-низм,
все-до-зво-лен-ность,
сладкие вздохи и выдохи,
цепь тел обнаженных,
летящих во пропасти.
и вопрос заголовком:
"где мои 30 серебряных?"
И вот тогда
я увидел часть твоих слез,
когда ты мне снилась,
когда ты звала меня и искала,
когда ты шептала: "Приди".
Я пришел к тебе в сентябре.
Я пришел тебе быть рассветом.