Как ты спишь в простыне, словно в коконе, мокром, липком,
С очень щедрой напиткой от собственных слёзных желез,
Ядовитых паров и белесой липучей смазки,
И дрожат твои слоги, вторя истеричным скрипкам,
И клубится дымок в глазах, будто бахнул Херес,
И струится пера острие, продолжая сказку.
______________________________________
Ты был в маске,
Когда уже жался к моим ногам,
Крепко держа за рукав, и голодным птенцом пожирая мои слова.
Я кормил тебя и выхаживал, полосуя заботой по краю фарфора вокруг лица.
Мы были - волчонок и старый больной вожак,
Но и альфы однажды падают, не дыша.
Воздух сух и горяч, а язык - шершав,
Ты всё также держишься за рукав,
Но уже без спросу залазишь в пасть,
Называя всё это - "Лав".
Уступал без жалости, с теплотой,
И позволил дальше идти с собой,
Под огромной и рыжей, как сыр, луной,
Продвигаясь к седым морям.
Ты растешь, и трещит твоя скорлупа,
То, что было волчонком - опасней льва,
И резцов ножи бьют больнее, чем все слова,
Ведь слова - это лишь слова.
"Я пойду за тобою до самого черного дна,
Я пойду за тобой и в Ад".
Тварь лежит на песке, и спокоен потухший взгляд.
Тот, кто ранил, уже передумал спускаться в Ад.
Обломки фарфора с чужого лица, как звезды, в ночи блестят,
И струится по венам яд.
Говорят, что альфы живучи, как фениксы, их ни ядом взять, ни мечом,
Что им будто бы даже Геенна, скорей всего, нипочем.
Так что, тварь ещё встанет на ноги - не реви, это сказка лишь.
Отдыхай от меня, малыш.