Вам случалось остаться в осени и не вернуться обратно? Увела, поселилась в тебе надолго. Если это случилось в Пушкинских Горах, то тогда многое объясняется. Есть на земле края, где на тебя опускается особая благодать. Это совершенно необъяснимое состояние тихой духовной радости или грусти, полета души. В таких случаях чаще вспоминают про святые места: старые храмы и особые почитаемые иконы. Это, как раз, тот самый случай, поскольку Пушкинские Горы люди и прежде называли Святыми. В соединении с именем великого поэта, прах которого упокоен в Святогорском монастыре это приобрело новый глубокий смысл.
Все началось с одной единственной пушкинской строки об осени: “ И каждой осенью я расцветаю вновь”… Что-то показалось нам совершенно необъяснимым. Вокруг все умирало и засыпало, а поэта такое состояние природы пробуждало и воскрешало. Приближение земной смерти начинало новую жизнь, жизнь в бессмертии…
Нет, в Петербурге все выглядело иначе. Пепельно-серое небо сыпало мелким дождем, полная безысходность. Тусклый воздух пропускал меньше света. Осень лежала в холодных лужах на асфальте между глазастыми фонарями, упиралась порывистым ветром в затылки домов или качалась вместе с опавшей листвой в городских каналах.
Мы тогда умчались сюда, на Псковщину, по отмеренной когда-то полосатыми верстовыми столбами дороге. Давно уже нет на свете станционных смотрителей с их перекладными лошадьми и дороги кажутся нам намного короче, но иногда очень хочется вернуться в прошлое, чтобы прожить там всего один долгий осенний день.
В сущности, вся наша жизнь иногда представляется такой дорогой в 432 версты от Петербурга до Михайловского, бывшего родового поместья Ганнибалов - Пушкиных. Она отправит тебя в дальний путь, а потом сыграет с тобой самую последнюю сцену с погребальным звоном колокола. Мы вечно куда-то опаздываем, торопимся и общаемся набегу, воспитываем своих детей и внуков по дороге в детский сад или школу. Большая часть человечества убеждена, что это нормально, иначе ничего не добиться и не успеть, а неторопливость – удел одиноких стариков, которым уже ничего не светит в жизни.
Александр Сергеевич бывал здесь не раз, но чаще короткими наездами. Он задержался лишь однажды, с 1824 по 1826 год, будучи сосланным в имение своей матери по указанию императора Александра I за интерес к атеизму. Как ни тяготился в псковской глуши опальный поэт, находившийся одновременно под надзором местных властей, духовенства и собственного отца, но именно эта ссылка уберегла его от прямого участия в событиях 14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Одни друзья Пушкина по приговору Верховного суда были повешены, а другие сосланы на каторгу в Сибирь. У всех декабристов в бумагах тогда находили его стихи.
Томление, которое испытывала активная и деятельная натура поэта, теперь заполнялось чтением книг, наблюдением за жизнью местных помещиков и общением с едва ли знакомыми ему прежде людьми из самых низших крестьянских сословий. Красота русской природы, обаяние древней псковской земли с ее курганами и городищами, народные сказания и песни открыли тогда перед ним удивительно чистый родник, он с увлечением изучал быт и культуру своего народа. Михайловское – это и его тюрьма, и источник вдохновения. Здесь он восполнял недостатки своего прежнего западного “проклятого воспитания”. Через десять лет Пушкин скажет:
Здесь меня таинственным щитом
Святое провиденье осенило,
Поэзия, как Ангел-утешитель, спасла меня
И я воскрес душой.
Этому короткому двухлетнему периоду мы обязаны рождением великого русского поэта, создавшем здесь многие из своих известных произведений. Глубокие перемены произошли в нем самом. После Михайловского он не напишет ни одной богохульственной строчки, которые прежде так легко слетали с его пера.
- Позвольте, разве можно так сильно изменить себя за столь короткий срок? – спросит вас сомневающийся собеседник. – Нужны многие годы возмужания для обретения веры. Как успеть создать столько потрясающих произведений?
- Можно, если речь идет о русском гении, который знает об отпущенном ему земном сроке. Такие люди созревают и становятся мудрецами прежде, чем их волос коснется седина…
Пушкин совершил необъяснимые, на первый взгляд, поступки. В его хорошо известном письме к молодому императору Николаю I он отрекался от прежних убеждений, а причину бунта декабристов видел в недостатке у них твердых знаний, порче нравов, обрекавших его славное Отечество на гибель. Вместе со своим прощением у императора, Пушкин получил свободу передвижения и доступ к архивам для занятий русской историей. Уже будучи “вольным”, он снова возвращался сюда, чтобы писать на свободе и отдыхать в уединении от рассеянной столичной жизни.
Принадлежность Пушкина к масонам достаточно широко известна. Возможно, в этом было больше его юношеского интереса или желания соответствовать европейским традициям. Несмотря на то, что многие его друзья состояли в масонских организациях, он спокойно удалился от них. Взрослея, поэт обретал независимость и самостоятельность мышления. Теперь он осуждал любой бунт, как способ улучшения жизни. Простили ли вольтерьянцы и масоны это Пушкину? Не ответили ли они на это своим излюбленным политическим приемом – злобными сплетнями и клеветой? Влияние масонов, окружавших императора плотной стеной, всегда оставалось значительным. На все эти вопросы пока никто не смог дать точного ответа, но объяснять очевидные проблемы русского общества международным масонским заговором всегда представлялось делом крайне заманчивым. Либеральное понимание свободы, как права на отсутствие всяких ограничений, живо и поныне.
Мы идем через господский парк в Тригорском. Здесь жили ближайшие соседи и друзья Александра Сергеевича по его родовому имению в Михайловском. Для лучшего восприятия дальше следует передвигаться только пешком. История пушкинского XIX века воссоздана с максимально возможной научной добросовестностью, а многое из увиденного выглядит театральными декорациями к литературным трудам Пушкина. Впечатление усиливается от близости присутствия “Дома Лариных”, “Аллеи Татьяны” или “Скамьи Онегина”, с которой открывается совершенно роскошный вид на реку Сороть. Под “сенью Михайловских рощ” в уединенном месте можно неожиданно обнаружить лежащего юного лицеиста Пушкина, совершенно неканонического образа, исполненного молодым скульптором Галиной Додоновой. Кто знает, может близость их возраста, подтолкнуло создание такого чудесного образа. Одна из немногих аллей, на которой сохранились деревья самой первой посадки, носит имя Анны Керн. Из всего этого постепенно возникает божественный спектакль, в котором хочется непременно участвовать и читать поэтические пушкинские строки. Они кажутся такими естественными, что просто вытекают из нас, как самая обыкновенная речь, ими здесь можно дышать, как пьянящим осенним воздухом…
Картины дивной русской природы меняются на наших глазах. В эту пору окружающие рощи и поля совершенно пусты, в них можно легко заблудиться и свободно перемещаться во времени. Осеннее утро, утопившее окружавшее пространство речных излучин и лесистых горок в тумане, создает ощущение чего-то необычного и фантастического.
В парке холодно и мы беремся за руки. На нас начинает действовать закон взаимно перетекающего и согревающего тепла. Что из того, если науке о нем ничего неизвестно? Он касается человеческих отношений, холод уходит от нас. Дальше следует остановиться, ожидая чудо, которое может произойти в любой момент. Вот уже слышен шорох старинных женских платьев, чей-то горячий шепот и тихий смех в уединенной беседке или эта статная высокая фигура в длинном плаще, появившаяся на липовой аллее…
Поднявшееся полуденное солнце словно отворило дверь в этот мир, легко разрушая придуманную иллюзию. К нам навстречу из тумана выехал мужик на телеге. Белый конь равнодушно покачивал головой в такт своему неторопливому движению, потом все они скрылись за соседним поворотом. Мы не услышали скрипа колес и стука копыт, словно они ехали по мягким облакам. Стог сена на соседнем поле и гнездо аиста на высоком столбе были видны уже довольно четко. Нас кидало от тихой грусти к взрыву бездумной радости резвящихся детей и снова возвращало в нее, словно неустойчивую осеннюю погоду. Над головой открылось высокое синее небо, и лучи солнца, пронзавшие осеннюю листву, заставляли ее вспыхивать ярким пламенем.
Воссозданный по описаниям и рисункам современников скромный рабочий кабинет поэта с предметами мебели из пушкинской эпохи, личные вещи и его знаменитая железная трость. Все это очень похоже на деревенский кабинет Евгения Онегина. Непременно захотелось подойти к письменному столу c “масонской” рабочей тетрадью, исписанными листами и заглянуть в окно, где остался все тот же вид. Осенняя грусть, которая казалась нам безысходной, теперь окончательно прошла. Она уступила место чему-то новому, названия которому мы еще не знали.
Пушкинский музейный заповедник – это еще и демонстрация занимательных картинок образцового сельского быта в соседней деревеньке Бугрово, куда теперь собирались туристы, чтобы поглазеть и покормить уток. Александр Сергеевич часто проходил здесь, направляясь на святогорские ярмарки. Возникала красивая сказка о теплом уюте дворянских имений, о добром русском барине состояние, которого оценивалось, главным образом, количеством имевшихся у него крепостных душ и обустроенной, сытой крестьянской жизни.
К тому времени людьми уже не торговали открыто на ярмарках, однако объявлений о домашних куплях - продажах в газетах было еще довольно. Цена их заметно варьировалась. За красивую и справную девку, искусного кузница или хорошего повара могли просить изрядно. Приблизительные оценки можно найти у известного историка Ключевского: “Во оном дворе дворовых людей: Леонтий Никитин 40 лет, по оценке 30 рублей. У него жена Марина Степанова 25 лет, по оценке 10 рублей. Ефим Осипов 23 лет, по оценке 40 рублей. У него жена Марина Дементьева 30 лет, по оценке 8 рублей. У них дети - сын Гурьян 4 лет, 5 рублей, дочери девки Василиса 9 лет, по оценке 3 рублей, Матрена одного году, по оценке 50 копеек”. Об этом теперь рассказывать как-то не принято, зато легко объясняло все последующие периоды упадка и запустения.
Здешние дворянские имения неоднократно горели и потом восстанавливались своими владельцами. В смутное время гражданской войны все они были полностью разграблены и сожжены крестьянами. Воссозданная теперь водяная мельница в деревне Бугрово снова молола зерно, демонстрируя важный элемент прежней крестьянской жизни. В этом можно увидеть какой-то символ, надежду на обретение достатка, который всегда радовал на Псковщине своими простыми дарами: хлебом и пирогами, овощами, соленьями, вареньями и ягодами на столе.
Душою этих мест всегда оставался древний Святогорский монастырь, последний земной приют Пушкина. Многие каменные строения, включая Успенский храм, теперь плотно укрывались за кронами высоких деревьев, делая их недоступными для случайного взгляда. Лишь в одном месте со стороны Пушкинской улицы мне удалось разглядеть среди ветвей купол собора с характерным псковским ожерельем и высокую башню с колокольней, чтобы сделать эскизный набросок.
Здесь все хранило дух времени, несмотря на большие разрушения в годы Великой Отечественной войны. У основания поднимавшейся к храму монастырской лестницы теперь установлена специальная мемориальная плита с именами девяти саперов, погибших 13 июля 1944 года при разминировании монастыря и могилы поэта. Да, теперь каждому можно совершать свое восхождение к храму.
На могиле поэта всегда много цветов. Конечно, кого-то, как школьников, везли к Пушкину по учебным планам, но гораздо больше тех, кто приходил сюда сам, по своему внутреннему побуждению, как делали это в храме верующие люди. Они возвращались сюда снова, поскольку не мыслили свою жизнь без этого святого места. У них были совсем другие лица, и страна проживания уже не имела значения. Этот людской ручеек не кончался весь день.
В какой-то момент у меня резануло душу. Вспомнилось одно маленькое забытое сельское кладбище. Сколько ему было лет, угадать уже трудно. Оно поросло деревьями и высокой травой, среди которой все еще можно было разглядеть фундамент разрушенной церкви и одинокие покосившиеся кресты.
Осень потом еще долго шла за нами по пятам, сыпала по обочине дороги яркими красками. Жители соседних поселков несли сюда ведра с отборной картошкой и яблоками, местной осенней полосатой Боровинкой. Мы еще не покинули Псковской земли, как опустилась ночь и тогда созвездие Большой Медведицы показалась нам добрым навигатором. Длинной ручкой своего большого ковша она долго вела нас обратно к Петербургу…
Хорошо после очередной такой поездки сразу вкатываться в новый рабочий день. Только странное дело, мне еще долго казалось, что я остался там, в Пушкинских Горах, не отпускали они меня. Словно увидел эту осень как свою последнюю, совсем другими глазами. Каждый раз, проходя через парк, задерживал свой шаг. Подумал, что деревья теперь похожи на светских красавиц, которые на балу после каждого танца без конца меняли свои наряды. Их зеленый цвет все больше уступал мягким осенним тонам: желтому, красному или коричневому. Теплое и тихое безветрие продлевало этому волшебному празднику жизнь. Легкий шорох и новый лист срывался с ветки, медленно кружась, падал вниз на землю или плыл в темной речной воде, создавая целые острова. Нужно было торопиться увидеть, чтобы запомнить этот день именно таким…