Монастырь в Костроме, что Ипатьевским звался, когда-то
Приютил в своих стенах Романовых – сына и мать.
Времена были смутные: брат шёл войною на брата,
И людишки гадали, чью сторону им принимать:
Здесь – поляки, а там, где наш север, настырные шведы,
И Димитрий оживший на польке вертлявой женат,
Все друг с другом воюют, и все не достойны победы,
Потому-то не благовест нужен Руси, а набат.
И набат загудел, на пожар наш народ созывая,
И народ отдавал в общий кошт и свой скот, и дома,
И его князь Пожарский повёл, как Донской на Мамая,
На Москву, а по правую руку шёл Минин Козьма.
Против силы народной слаба инородная сила!
Одолев супостатов, решай теперь – править кому.
И народ порешил: посадить на престол Михаила,
И за юным царём поскакали гонцы в Кострому.
И Романовых род на Руси три столетия правил.
И звучала в народе и правда о нём, и молва.
В нём – три разных Петра, да ещё незадачливый Павел,
Снова три – Александра, а вот Николаев – лишь два.
А дороги истории нашей извечно тернисты –
Ей с косичкою прусской претит становиться во фрунт.
Казаку Пугачёву на смену пришли декабристы:
Вот ведь – белая кость, а туда же - в раскол или в бунт!
Что испытывал Пестель, полковник повешенный, или
Заурядный солдат, от шпицрутенов еле живой?
Что почувствовать мог Достоевский, когда отменили
Казнь, лишь тонкую шпагу сломав над его головой?
Вот потом и пришла за грехи его предков расплата –
Был он мягок душой, на судьбу свою зла не таил,
И не просто отрёкся, а в пользу красивого брата:
Первый царь – Михаил, и последний в роду – Михаил!
Вот и вставлены пули уже в барабаны наганов.
Вот уже и Россия – не Третий незыблемый Рим.
Он теперь – гражданин Николай Александрыч Романов.
Первым лучше жилось, чем – как им с Михаилом – Вторым!
Был он Батюшка-Царь, а сейчас никого рядом, кроме
Беззащитных детей да жены. В чём повинны они?
Круг замкнулся, когда револьверы в Ипатьевском доме
Прогремели отходную «Боже, царя хорони!»