Любви твоей не требую ни грана.
Хандрой не мучь и не броди хмельной.
Я так самоотверженно играла
в любовь, что стала слабой и больной.
Любви достойны только наши дети:
пускай в кроватку делают пи-пи...
А ты, пока живу на этом свете,
терпи меня, несносную, терпи.
Терпи к ошибкам злую нетерпимость,
тлетворный запах редких сигарет,
не даром я к губам твоим прибилась...
Терпи глухое взрывчатое "Нет!",
холодный взгляд усталого провидца
и этот голос хлёсткий, будто плеть.
Тягчайший грех за то тебе простится,
что смог поэта русского терпеть.
Когда меня стихи мои погубят,
мои простые, о добре и зле,
живущие за то меня полюбят,
что свято место пусто на земле,
за то, что тёплый дом освободится,
в котором я до старости жила.
В колье моём какая-то девица
начнёт глядеться в наши зеркала.
Комоды, не истерзана недугом
прожорливой вины, заселит моль,
останется завистливым подругам
донашивать изысканную боль,
достанется пол-пуда светлых истин
хранителю моих любимых книг,
и многим станет чужд и ненавистен
отбившийся от голоса, язык,
летящий вдаль на рифмах острокрылых,
дай Боже, чтобы слышен был и впредь!
Как много тех, кто вытерпеть не в силах
моей любви, на смерть придёт смотреть.
А сколько хлынет ненавистной славы
и роз, на гроб летящих из толпы
от сильных мира этого, и слабых!
А ты меня, пока жива, стерпи...