Плоть бунтовала, как живая.
Монах, как мог, ее смирял.
Один, в темнице проживая,
К ней снисхождения не знал.
Он бил ее, хлестал и мучил,
Нередко голодом морил;
К отдельным членам был и круче –
Чтоб только похоть позабыл!
Боялся сам взглянуть на тело,
Не открывал другим его,
Зимой и летом, между делом,
Лица не видел своего.
О, как оно при нем болело,
Сопротивлялось как ему,
Стонало, мучилось, хотело
Быть нужным сердцу и уму!
Избытком сил в труде сгорая,
Избытком чувств в молитвах тля,
Плоть становилась неживая,
В бессилье массы воспаря.
Монах достиг своих желаний:
Угасла плоть во цвете лет,
Душевных боле нет терзаний…
И смысла в жизни больше нет!
В борьбе с ней духа вышли силы
И получил он свыше весть:
«Уйди, не трать уже усилий!».
Вот где таилась плоти месть!
Узрел ли он те кущи-рощи,
И спас ли дух, так чтимый им?
Его уж нет, остались мощи, –
В них плоти бунт неистребим!