Открытый всплеск обнажённых и сильных чувств – одно из главных свойств поэзии Н. Вареник в целом, основной признак её поэтического стиля. Дар искренности – то, что при знакомстве с творчеством этого автора бросается в глаза в первую очередь. В литературной природе существуют разные уровни энергетики поэзии, условно говоря, различные степени её «подогрева»: «холодная» – «кул» (мыслительная, аналитическая), «тёплая» (чувственная), есть и синтетические варианты. Стихией Натальи является только поэзия «горячая», поэзия высокого душевного накала. Даже когда она использует «мыслительные» метафоры, они служат лишь цели с большей полнотой выразить глубину и безмерность её чувств.
Чувственность стихов Натальи – одновременно и важный элемент силы её поэзии, так как всё по-настоящему художественное, эстетически ценное в искусстве производится именно этой, а не мыслительной сферой. (Что известно из науки эстетики: само слово «эстетика» означает – «чувственный, чувствующий», и мир художественного творчества относится к данной области души.)
Хотя содержание творчества поэтессы складывается из нескольких чувственных составляющих, однако основой всех их, тотальной, всеподчиняющей и всепоглощающей, является ЛЮБОВЬ в самых высоких и страстных её проявлениях. Она, можно сказать – главный и единственный предмет поэтического творчества автора. И здесь две темы открывают более всего человеческую и личностную сущность Н. Вареник, её лирический дар. Эти темы – гражданская и личных отношений: патриотизм, ревностная любовь к Родине соседствует с безграничной женской любовью, часто наполненной трагизмом неразделённости.
Нужно сказать, ЛЮБОВЬ Натальи Вареник, будучи главным и единственным предметом её творчества, к тому же обладает особенным свойством: она носит ВСЕЛЕНСКИЙ характер. Она рассматривается и определяется с космических позиций. Эта любовь – не имеет границ и всегда идентична значению Вселенского, космического события:
…Во вселенной темно,
Как в провале пустого колодца…
Наши губы – последнее в мире звено.
Неужели оно разомкнется?!
Или:
…Ты нес меня, обняв, на край земли
И тайный вздох Вселенная исторгла,
Завидуя всему, что мы могли.
Или:
Какой ты? – Сама не ведаю.
Когда-нибудь в час иной,
Поймают над Андромедою
Отчаянный голос мой.
Или:
Есть одно ОЖИДАНИЕ…
…Большое, как небо - …
…Плывет оно до поры
По законам вселенской игры.
Или:
Как пройдет сквозь меня,
Светлым ливнем огня
Неземной и незримый свет.
Там мы будем вдвоем…
Энергетика любви, исходящая от её поэтического творчества, настолько велика, что порой кажется: можно сгореть в этой стихии. Наверно, так иногда и происходит с самим автором. Неизбежность сгорания, конечная усталость неразделённости – и со стороны Родины, и со стороны любимого человека, – тем не менее, не превращается у неё в безысходность, а тоже обращается в эстетически значимые позитивные художественно-литературные элементы: это и ангел-хранитель, который не даст ей погибнуть от расставания с Родиной –
Расставанье с Москвой нестерпимою мукою
Все звучит во мне, будто запавшая клавиша…
Словно ангел-хранитель, кружился над Внуково
Самолет, мое сердце в столице оставивший;
и цветы надежды для любимого человека –
И пока это утро слезами младенца омыто,
И пока наша чаша еще не испита до дна,
Я надежду держу, как мимозы в руках – Маргарита,
Ожидая тебя у земного проема окна.
Иногда поэтом овладевают страх и смятение, происходящие от обострённого чувства хаоса времени и пространства, окутывающего человеческого бытиё, отсутствия твёрдых и надёжных основ в нём. Но страх этот, можно сказать, функционален, не является устойчивой структурой души. И возникает он от безответности чувств и неразделённости надежд, которые являлись бы спасительной опорой в хаотическом мире. О, если бы они были взаимны! Тогда бы не появились:
Мчится гул опаленного времени,
Дай мне руку! Горят корабли…
Или –
Что-то страшное катится мимо –
Тьма, свечение, стоны и вой…
Спасена – если буду любима,
Спасена – если буду с тобой.
Не звучал бы так часто крик отчаяния, если бы пришли к одинокой душе ответные чувства:
…со всех сторон –
Одна лишь боль, как сорванная кожа.
Чужие лица – в жизни и с икон.
И нет тебя.
Спаси меня, о Боже!
. . . . .
Мой крест – любовь.
И нет вокруг ответа.
Тотальный дефицит «тепла живого человеческого тела» оборачивается порой личностно-антропологической катастрофой, на энергетико-психологическом уровне трансформируясь в аномалию мироощущения и порождая чувственные фантомы:
… оценив, наконец,
Живое тепло человеческой жизни,
Как проигравшийся в карты игрок,
Ты вдруг ощущаешь:
В твой биоскафандр,
В твою истонченную временем ауру
Вторгается Нечто
Из далей Вселенной,
Прильнув к обнаженной душе
С нечеловеческой странной любовью…
…с ужасом видишь:
Оно забирает,
Эмоции, чувства,
Твою идентичность.
…ты уже раб этой трепетной связи…
…Ты…любишь Его.
Живое тепло непонятной материи…
…Странный симбиоз…
…Когда человек уже не может надеяться
На ответное человеческое тепло.
В сфере гражданской этот страх – от безответственности человечества за творимое им в своём земном доме; это страдание от безответности совести общества по отношению к личному чувству долга и морального предназначения человека:
Мы входим в двадцать первый век…
…Как совершившие набег
Заходят в город басурманы…
…Мы оставляем за спиной
Опустошение и крики…
…И озверевшая орда
Летит, сметая все преграды.
…И страшный крик сдержать не в силах,
Мы видим белые кресты
На наших собственных могилах.
Остановился бег минут,
Под ношей жизни гнутся плечи…
А те, кто после нас придут –
Что им откроется при встрече?!
Или:
Остановите лифт! Это не тот народ.
Это не то зверье, что есть из руки научится.
Мы думали – к звездам, вверх! А вышло – наоборот.
Мы верили, что судьба. А это всего попутчица.
Или:
Теряешь речь в водовороте этом,
Готовый чашу горькую испить.
В эпоху потрясений быть поэтом –
Что на земле печальней может быть?
Но все эти функциональные состояния души – лишь обратная сторона её любви, её плотские «модусы»: страх одиночества – от огромности и нереализованности женского чувства, ужас перед социальными катаклизмами – от великой любви к малой и большой Родине, стране, где ты живёшь, и к Земле как общему дому человечества.
Нереализованность главного атрибута своей сущности – любви – находит у автора выход в его земном деле, профессиональной работе. Она цепляется за эту соломинку, чтобы освободиться от ненужных, негативных модусов души. И тогда возникает избыточное, порой сверхценное увлечение миром своей деятельности:
Струйка змеится в кране,
Снега пригоршню – к ране,
Новокаина – телу,
Душу – к любому делу…
Спасенье мое – работа,
Труд до седьмого пота.
Оно проявляется и в погружении в бездонный, призрачный мир информационного поля:
О, вожделенная Нирвана
Интер-страниц!
Ты, как в постели наркомана –
Последний шприц.
На звездных подступах Тибета –
Лишь холод плит.
Приставлен дулом пистолета
На жизнь ЛИМИТ…
…Т-с… виртуален и хрустален
Экрана глаз…
…Ату, Парнас!
Но, упершись своей профессиональной деятельностью в край жизни, ища в работе спасения от нереализованности главного атрибута своей сущности – любви, автор всё равно соскальзывает на потребность в естественных состояниях собственной личности, как в оживляющей, спасительной воде счастливого бытия:
Но стоит остановиться –
Дайте воды напиться…
Как мой итог ничтожен:
Упасть, задремать, забыться…
Утром очнусь, и что же?
Дайте воды напиться!
Живительная вода любви не приходит сама по себе, иногда её приходится завоёвывать у жизни отчаянным усилием, спасая от её дефицита даже самых близких людей:
…Вырываю тебя по кусочкам из страшного сна.
Обнимаю - в потоке слепящего света…
…По фрагментам, по атомам, по протонам –
Выволакивала на свет с первобытным стоном…
…Я не дам тебе умереть!
Погружаясь по локти в какую-то чертовщину,
Из нелюбви выволакиваю мужчину,
Отнимая у прошлого, задыхаясь от слез,
На обочину – из-под колес!
(«Спасённый»)
Только самой Наталье спастись от собственной любви ни при каких обстоятельствах не удаётся. Ни в эфемерном пространстве интернета, ни в фанатичной погружённости в дело, ни ещё в чём-то… Это чувство значительно больше неё.
Для Натальи язык её Вселенской любви – могучий голос сердца, эсперанто, понятный всем живущим не на вербальном, а на духовно-энергетическом уровне.
Пусть тебя в моей жизни не станет
И душа говорить перестанет,
Позабыв эсперанто любви…
Поэтические слова автора отображают отношения любви многопланово.
Это и глубинный, микрокосмический процесс:
Ты лежишь…
...Бессловесный, покрытый смертельной испариной,
Хромосомой любви с нашей нежностью спаренный…
Или:
…Мы хотели любить, но распались вокруг
Чувства, связи в период распада.
И рассыпались атомы сцепленных рук…
И состояние полёта в пространстве:
Мы летим, словно Мастер и ведьма его – Маргарита…
…В зачумленной столице, в ковчеге мирского греха,
Мы посмотрим в глаза и обнимем друг друга устало,
Плотно ночь запахнув на себе, как собольи меха.
И тождественность природе:
Вихрем огненным нас
Вдруг окутает вальс,
Вскрикнем листьями на ветру…
Будучи земной жительницей, поэтесса остро чувствует нездешнее, высокое происхождение любви. Поэтому земная реальность иногда вдруг ассоциируется с глухим космическим закоулком, где царит дикость, отсутствие человеческой сущности. И тогда любовь почти вопиет о своём духовном начале, своём небесном существе, ясно ощущается, что начинается она с божественного уровня. И хочется спрятаться от грязи и низости в собственном богоподобии, хотя бы – неосознанно – в отблеске Господнего Имени. А многие в кромешном логове жизни – «бессловесные животные, рождённые на заклание и истребление», с чем соприкасаться нестерпимо:
…В этих джунглях не знают любви,
Здесь любить не умеет никто.
Тут ругаются, пьянствуют, спят…
…Тут до одури – водка и снедь,
И бессмысленно тянутся дни,
Здесь давно разучились краснеть…
…Умоляю тебя – не спеши.
Нам – любовь, им – оставим постель…
Даже в этой проклятой глуши
Называй меня «Эммануэль».
Космичность мироощущения поэта проявляется и в не по-земному обострённом чувстве времени, преходящести всего живого, восприятии времени как давно свершившегося факта:
И проплывает в космосе венок,
Как в море – поминая наши души…
– венок памяти о нас, ещё находящихся здесь, но уже существующих как бы условно, – своего рода «предвидение прошлого», взгляд со стороны вечности…
Небольшие зарисовочные стихи поэтессы – посвящения друзьям, городам, пейзажно-лирические, философские и т.д., – носят этюдный характер и дополняют картину личности автора как трепетной Всемирной сущности, прописанной на планете Земля: ощущение причастности к Мирозданию сквозь мелькающие картинки этой преходящей, меняющейся, жутковатой, но во многом такой прекрасной жизни:
От тверди отрываются тела,
Секунды приближаются к развязке
И Времени холодная игла
Пронзает нас в безумной этой пляске!
…………….
Мелькая в распахнутых окнах,
Земля поплывет подо мной…
И ливень, от шума оглохнув,
Окружит нас плотной стеной.
……..
Этот мир от отчаянья вымер,
Мы остались с тобою одни.
Обними мои плечи, Владимир,
Защити меня и сохрани.
………
Я люблю этот табор, который зовется столицею,
Этот вечный базар – что здесь только не продано!
Этих мимо бегущих прохожих с усталыми лицами,
Все, что в сердце мое генетически вписано: «Родина»!
…………..
А вокруг на тысячи лет –
Тишина окружает нас.
Только звезд долетевший свет,
Только нежность любимых глаз.
………
Теперь взглянём на другую составляющую этой поэзии – на то, как выражены чувства, какие художественно-литературные средства делают её неординарной, интересной.
Налицо метафорическая изобретательность. Не ради оригинальности, а ради точности выражения душевного состояния. Свежесть метафор и всех литературно-художественных средств не самоцельна, органична и служит наилучшему воплощению поэтической идеи. Лишь несколько образцов: «Прокажённая, ходит по свету любовь, Бубенцом отгоняя прохожих» – аллегория превратившейся ныне в отторгнутое и отвергнутое обществом существо любви, вынужденное защищаться бубенцом-оберегом своей святости; «И рассыпались атомы сцепленных рук» (метафора); «Гулкий выстрел, нацеленный в лоб» (эпитет-метонимия); «Линия безумного огня» (сравнение-эпитет); «Распоротый занавес мая» (эпитет-метафора); «Я тобою, как платьем, шуршу» (метонимическая метафора); и т.п.
В поэтическом творчестве Натальи присутствует вектор движения. Он всё более направляется вверх по мере взросления автора и умножения его жизненного и литературного опыта. Соответственно возрастает духовное значение стихов автора:
У Боженьки я просила,
Заблудшая дочь прихода:
Пребудет со мною Сила!
………………
Но словно клеймо, проклятье –
Родится на свет «иною».
И к Богу бегу опять я:
Пребудет любовь со мною!
……….
Пребудет со мной любимый!
Во веки веков – пребудет!
Ответил Господь: Просила?
Я просьбу исполнил в сроки.
Пребудет с тобою Сила.
Все сильные – одиноки.
Внутренний мир поэтессы при однозначном выборе ею любви всё же колеблется между раем и адом, как и души всех живущих на земле. Она порой терзается от растерянности, ходит по грани искушения возненавидеть «творящих зло»…
Но всё же, в конечном счёте, силы света побеждают отрицательные модусы души лирической героини. Несмотря на большое количество страданий, выраженных в стихах, духовное содержание этой поэзии нельзя отнести к негативному, разрушительному. Даже те стихи, где основной предмет – боль, неразделённость, тоска, ужас, утрата, ожидание, разочарование и депрессия, вызваны к жизни… большой и бескорыстной любовью, как невидимым светом в конце тоннеля. Это страдание идентично состраданию, ибо основано на ожидании, вере и надежде. Сострадание же – признак истинной любви, которая всегда созидательна.
В заключение, как подтверждение наблюдений автора этой заметки, можно привести конкретный разбор одного стиха Натальи Вареник.
«Пусть тебя в моей жизни не станет…»
Пусть тебя в моей жизни не станет
И душа говорить перестанет,
Позабыв эсперанто любви…
Пусть ты канешь, растаешь навечно,
Оборвешься тропинкою млечной,
Только надвое сердце не рви!
Пусть я образ твой странный забуду,
Развенчав, прокляну, как Иуду,
Брошу в спину отточенный нож…
Затворюсь и укроюсь снегами,
Буду молча общаться с богами
В белой келье, куда ты не вхож.
Будут ветры сквозить ледяные
И рассветы рождаться иные,
Белый иней укроет постель…
Побреду по безбрежной пустыне,
Выжгу слезы глазами пустыми -
Не бывает в аду новостей!
Так живу между раем и адом,
Зная: жив ты, и где-нибудь рядом.
То летаю, то в бездну лечу…
В той же церкви за прошлое каясь,
Параллельно, не со – прикасаясь,
От твоей – зажигаю свечу…
Стихотворению присущ тот открытый всплеск обнажённых чувств, который является одним из главных качеств поэзии автора. Произведение «эпитетно» и метафорично: «тропинка млечная», «белая келья», «ветры ледяные», безбрежная пустыня» и т.д. Метафоры (открытые или скрытые): «эсперанто любви» (открытая метафора), «ты – млечная тропинка», «отточенный нож» (вероятно, горьких слов или мыслей; скрытая метафора), «белая келья» (видимо, душевно чистого одиночества; скрытая метафора), «белый иней» (вероятно, чувственного холода; скрытая метафора). Стихотворение не поднимает какую-то большую идею. Если бы отношения между людьми были вещью неодушевлённой, стих можно было бы назвать «пейзажной» лирикой. Здесь лишь описывается предмет «с натуры», но очень точно. А это и есть смысл поэзии и искусства вообще: правдиво изобразить предмет, материальный или духовный, по законам художественного творчества. Художественная же сила, кроме обязательного наличия чувства, определяется также точностью, адекватностью передачи отображаемого предмета, что достигается с помощью выразительных литературных средств. На такое выражение правды в этом стихе Станиславский, думается, воскликнул бы: «Верю!». Музыкальная сторона произведения – обязательная формальная «одёжка», по которой встречают поэзию, здесь без огрехов. Если же определять предмет этого стиха, заключённый в образную форму, его можно обозначить как притяжение любви. Читая, испытываешь мощное вращение её «турбины», которая втягивает кислород стремления души и тела сквозь стену неведения и молчания, полной безответности и космического одиночества.
И в конечном аккорде стих всё же раскрывает нам своё «идейное» содержание в аллегорической форме. Всего в трёх последних строках, которые превращают безысходность разлуки в умиротворённость надежды вечного единства:
В той же церкви, за прошлое каясь,
Параллельно, не со – прикасаясь,
От твоей – зажигаю свечу…