о первом сонете Шекспира

Николай Самойлов
Я считаю, что художественный перевод – творческая, исследовательская работа,  сродни  научной, в которой главное истина, а не хвалы авторитетам. В жизни для меня кумирами были Власов и Брумель, поэтому я не боюсь поднимать планку выше рекорда, знаю, что совершенству нет предела, любой чемпион со временем становится экс.  На этом держится прогресс. Но это я понял только на склоне лет. В юности Маршак, Шолохов, Чуковский, редактора журналов были для меня небожителями, непререкаемыми авторитетами. Когда занялся переводами сонетов Шекспира понял, что это обыкновенные люди, способные ошибаться. Просто эти ошибки мы не видели, ослеплённые их авторитетом и славой.  Для примера проведу краткий анализ перевода первого сонета Маршаком:       
From fairest creatures we desire increase,
     That thereby beauty's rose might never die,
     But as the riper should by time decease,
     His tender heir might bear his memory:
     But thou, contracted to thine own bright eyes,
     Feed'st thy light's flame with self-substantial fuel,
     Making a famine where abundance lies,
     Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel.
     Thou that art now the world's fresh ornament
     And only herald to the gaudy spring,
     Within thine own bud buriest thy content,
     And, tender churl, mak'st waste in niggarding:
     Pity the world, or else this glutton be,
     To eat the world's due, by the grave and thee.

     От прекраснейших созданий мы желаем потомства,
     чтобы таким образом роза красоты никогда не умирала,
     но, когда более зрелая роза* со временем скончается,
     ее нежный наследник нес память о ней.
     Но ты, обрученный с собственными ясными глазами,
     питаешь свое яркое пламя топливом своей сущности,
     создавая голод там, где находится изобилие,
     сам себе враг, слишком жестокий к своей милой персоне.
     Ты, являющийся теперь свежим украшением мира
     и единственным глашатаем красочной весны,
     в собственном бутоне хоронишь свое содержание
     и, нежный скряга, расточаешь себя в скупости.
     Пожалей мир, а не то стань обжорой,
     съев причитающееся миру на пару с могилой.
        Маршак
    
            Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.

А ты, в свою влюбленный красоту,
Все лучшие ей отдавая соки,
Обилье превращаешь в нищету, -
Свой злейший враг, бездушный и жестокий.

Ты - украшенье нынешнего дня,
Недолговременной весны глашатай, -
Грядущее в зачатке хороня,
Соединяешь скаредность с растратой.

Жалея мир, земле не предавай
Грядущих лет прекрасный урожай!

Сегодня миллионы, хорошо знающих английский язык, способны сделать хороший подстрочник. Художественный перевод единицы. Хороший перевод  в пол - века один. Французский поэт и теоретик литературы Никола Буало писал:  « Сонет без промахов поэмы стоит длинной». Перевести сонет труднее, чем написать оригинальный. На себе проверил. Нужна особая интуиция, чтобы исследовав оригинал найти ключевые слова, которые при переводе выбрасывать нельзя. 
Стержнем первого четверостишия, первого сонета является собирательный образ -  роза красоты.  Она передаётся из рода в род, поэтому никогда не умирает. Четверостишие – развёрнутая метафора. Маршак не понял этого, в результате в первом четверостишие у него  появились два, законченных точками, не связанных между собой двустишия.
Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая.
Пусть вянут лепестки созревших роз,
Хранит их память роза молодая.
Не понятно, как урожай от лоз поможет не увядать красоте. Лоза никогда не была символом красоты. Маршак говорит об урожае, Шекспир  о потомстве от красивейших созданий. Маршак пишет: чтобы жила не увядая. И тут же следом: пусть вянут лепестки… Это не верно, нарушается логика Шекспира: желаем потомства, чтобы таким образом роза красоты никогда не умирала. Красота вянет, об этом говорится уже во втором сонете, но не умирает «когда более зрелая роза* со временем скончается, ее нежный наследник сохраняет память о ней. (Облик)
Сказав, что Маршак не понял, я, видимо, не прав. Так написать заставили рифмы: лоз – роз; не увядая – молодая. Люди, не видевших оригинала, думали, что это слова Шекспира. С читателями всё понятно. Но почему промолчали редактора, критики, Чуковский например? Они - то знали, что уже в следующем сонете говорится об увядании красоты:
Когда чело осадят сорок зим,
На поле красоты, воюя с плотью,
Наряд, в котором ты  неотразим,
Часы и годы превратят в лохмотья;
Выдумав лозу и урожай, Маршак вынужден был писать в замке:
Жалея мир, земле не предавай
Грядущих лет прекрасный урожай!
Как можно предать земле урожай грядущих лет? Его нужно сначала вырастить. Не понятно и то, как он связан с красотой. В отношении к урожаю эпитет прекрасный означает  обильный, но никак не красивый. Слово, его оттенки  переводчик должен чувствовать. Получился пример того, как нельзя переводить. Почему этого не заметил Чуковский и другие критики? Видимо, ослепили имя и заслуги. Лауреат двух Сталинских премий – большой человек. В советские годы, эту статью никто бы не напечатал. И сегодня вы её читаете, только благодаря интернету. Корпоративная солидарность осталась. Многим такие тонкости не по уму, другим ни к чему. По старинке спокойнее. Зачем париться, мозги напрягать? Сохранилось высказывание Александра Твардовского: "Что за чудак этот Маршак! Он требует, чтобы его перевод печатать так: раньше крупными буквами "Маршак", потом "перевод", а потом внизу маленькими буквами - "Шекспир". Амбиции и капризы? Нет, Маршак отлично знал, что в его переводах Маршака больше, чем Шекспира.
Мой перевод:
От перла красоты потомство ждём -
Так роза красоты не умирает,
О зрелой – с умирающим цветком,
Бутон -  наследник  память сохраняет:

Глазами, обручённый сам с собой,
Ты пламя юной прелестью питаешь,
Обильно награждённый красотой,
Как злейшего врага, себя караешь.

Ты -  украшенье мира, эталон,
Красот весны единственный глашатай,
Прекрасный облик хороня в бутон,
Его, как скряга, губишь скудной платой.
Не будь обжорой, обедая мир,
С могилой на двоих устроив пир.