На мой взгляд, будущий историк свои собственные ощущения сможет превратить в специальную науку, необходимую для определения его позиции по отношению к осознанию собственной души. Ну а сейчас мы ведем поиски в самом начале в сфере этого искусства – еще искусства, химии ощущений в их пока алхимическом состоянии. Ученый из послезавтра будет обладать особой щепетильностью в отношении своей собственной внутренней жизни. Он превратит себя самого в точный инструмент ее анализа.
Ф. Пессоа. Книга непокоя.
Случится так, что появится изучение "самое само"(как по Платону, читаем диалог "Алкивиад 1" и "Хармид"). Наше индивидуальное раскрытие мира станет для нас доступным к изучению не в плане уже мира, что перед нами, а в плане нас самих, что создают именно такой мир и именно в таком мире живут.
Так случится, что эта область вдруг однажды станет ощутимой. Из той, что была всегда в тени, выйдет на свет.Вот где будет революция! Но, быть может, сначала она будет происходить тихо, незаметно, исподволь.
Мечтаю о науке, изучающей индивидуальность, а не общее - написал Барт. Относится это к тому, о чём пишет Пессоа? Конечно, относится.
Изучать индивидуальность - изучать "самое само", изучать бытие в его цельности, а не в урезанном, кастрированном виде.
Пока историк думает, что преподносит нам историю как она есть сама по себе, подлинную, настоящую и при том объективную, из-под его "пера" плавно вытекает та история и такая история, на которую послало запрос наше время. Если историк не видит этого - он слеп и вовсе не сможет свершить адекватно вот эту реальную задачу - своим временем взглянуть в глаза чужой истории. Он будет и нас обманывать, писать - что вот теперь точно открыто всё как было "на самом деле" - ничего, мол, мы от себя не прибавляем и в историю не вносим.
Вносим. Всегда вносим. Но самое интересное, что эта мера нашего пристрастия и позволяет увидеть нам то, что есть. А мера бесспристрастия оставляет нас в голом объективизме, да ещё и считающими, что объективность - замечательный критерий. Между тем, объективность - замечательный критерий, да и то не всегда, лишь по отношению к субъективному профанству и произволу, во всяком другом смысле, объективность - схема, "расклад", в лучшем смысле - застывшая картинка.
Историк будущего, о котором пишет Пессоа не откажется от себя, погрузившегося "по уши" в чужую историю, он не станет педалировать свой объективизм, научность противопоставлять профанству и снимать с того барыши, но он будет чувствовать и при этом стараться понять какими именно глазами ОН смотрит на эту историю. Как я смотрю в своё прошлое! Ведь в него можно по-разному смотреть, даже в своё прошлое можно смотреть по-разному.
Что же касается чужой истории, то кто нас послал туда полностью объективными, кто нас туда такими объективными делегировал, где это мы получаем пропуск, в котором стоит штамп "объективность"? Не у своих ли коллег и собратьев по труду, мы всякий раз подтверждаем эту свою хвалёную объективность, а иначе кто ещё нас оценить может - не обывателю же судить о тонкостях науки? Вот и получается, что замкнутый круг учёных, практически всех закольцованных на одно и то же время, на одни и те же приблизительно подходы дарит друг другу эту венчающую их объективность. И как раз вследствие этого любым революционным идеям и новаторским воззрениям и методам становится так трудно пробиться через эту уже ставшую "круговую поруку" объективности самых именитых учёных. Такая объективность становится жандармом непреклонности уже принятых и доказанных идей - в общем, реакционером, и ещё тем реакционером! Большие имена и научные светила приобретают благодаря ей подслеповатость и следующую за ней полицейскую форму.
"Слепые пятна" истории образуются не на улицах, и не в головах обыкновенных людей, они формируются самими историками и историческими науками, упрямо промахивающимися мимо одного и гиперболизированно раздувающими второе и третье.
"Мой исторический глаз подслеповат" - сказал ли так хоть один историк, улыбнёмся мы, слегка переделывая Ницше? Исторический глаз, историческое чутьё и нюх как развиваются и приводят к цели, так и обманывают, будучи профессиональными, ведь полнота специалиста одностороння, как утверждал Кузьма Прутков, и подобна флюсу. Реальную историю как возможность обращения к нам прошлого и возможность его приоткрытия для нас творят народы - не в смысле будущего или настоящего, а в смысле происходящего вообще, которое разворачивает все времена и прошлое в том числе. А историк идёт по пятам за этим плугом - по жирной вспаханной земле и те крохи, что он подбирает - лишь малые комочки земли, навороченной огромными, жирными, сочащимися пластами.
И зачем нам нужен такой историк, который этого даже не понимает? Который считает, что теперь нечто открыто потому, что он с детства этим и болел и занимался, потому что это он положил на это 20 лет своего труда и открыл. Ну, разумеется в каком-то смысле и не без этого, открыл, конечно же, - нарыл, наскрёб, просеял, отжал, перемолол - выпек - кто ж отнимет. Но не понимает наш историк вот чего: что не смог бы он всего этого сделать, живя в другую эпоху - живя в другую эпоху, он бы написал другой труд. И вот этот такой тонкий момент и такой тонкий нюанс и станет подвластен историкам будущего - я вот так смотрю сегодня на историю и быть может это самое интересное!
Безумно интересна любая живая история! Но ещё безумней интересен мой исторический глаз!