Вопросом: "Как он в массах почитаем",
Задаться лев нашел себе досуг,
Хоть это нелегко порой бывает,
Льстецы и подхалимы все вокруг:
"Что,собственно, услышать ожидаю,
От дворни, что за шиворот держу,
Шакала вон спроси: «Нас уважаешь?»
Пролает: «Обожаю и горжусь!»
Конечно, обожает он, покуда,
С моих не устает харчиться лап,
А стоит отвернуться мне - паскуда,
Исчадие я сразу и сатрап.
Под пыткой не ответит откровенно,
Ни посул не возьмет его ни страх,
Поэтому отставить референдум,
Насколько я любезен, как монарх.
Но должен все же способ быть- проведать,
Наружу вынуть лживую их суть,
Лев даже отказался от обеда,
И ночью не сподобился заснуть".
Гасил хандру портвейном не в охотку,
Что знай, все подливал ему шакал,
Сыскал там металлические нотки,
И чашника едва не растерзал.
Под утро наконец он был пронизан,
Идеей, что пришла из забытья:
«Раз власть их превращает в блюдолизов,
Расстаться с ней похоже должен я.
Но честно, если только лишь для виду,
На самом деле - Боже упаси,
Взгляну одним глазком на панихиду,
По Сиру, что издох в расцвете сил.
На бедную вдову, без макияжа,
На двор, осиротевший как-то вдруг,
Тогда вот и послушаю, что скажут,
И кто по-настоящему мне друг.
Разведаю настрой тот, что протестный,
Возьму на карандаш кое-кого,
И улучив момент, вдруг как… воскресну,
К привычному вернув всех статус-кво".
С горячки иль иной какой химеры,
Во рту зудит отчаянный сушняк?
Просить еще подать себе мадеры?"
Язык лишь Льва не слушался никак.
Когда от резей брюхо Льву сковало,
Когда погреб в горшке остаток сил,
Припомнил вдруг название металла,
Чей привкус он в портвейне ощутил.
Нет к сану у костлявой пиетета,
Величество ты иль чумазый смерд,
Дрыг лапами и все- конец банкета,
Корона укатилась за буфет.
Узрел на посошок, перед финалом,
Как тени за портьерой напряглись,
Супругу в них, как-будто, распознал он,
С шакалом, что поил его надысь.